– Это приказ? Падме заморгала.

 – Что?

 – Мне слово дадут или нет? - он шагнул к ней.- Мое мнение считается или нет? Что, если я не согласен с тобой? Что, если я думаю, что Палпатин поступает верно?

 – Анакин, сотни тысяч существ умирает каждый день!

 – Идет война, Падме. Мы ее не просили, помнишь? Ты была там.., может быть, нам тогда, на арене, тоже надо было дипломатично решать конфликт?

 – Я… - Падме съежилась, стараясь укрыться от того, что увидела во взгляде Скайуокера; она только моргала, сведя брови. - Я лишь просила…

 – Все только просят. Все что-то хотят от меня. А если не получают желанного, я - плохой!

 Анакин развернулся - широкий плащ вздулся пузырем - и облокотился на перила балкона. Дюрастиловые поручни застонали под металлическими пальцами.

 – Меня тошнит,- пробормотал Скайуокер.- Меня тошнит от вас.

 Он не слышал, как подошла Падме; шум машин, текущих потоком под балконом, заглушил ее шаги. Он не видел боли на ее лице или блеска слез в ее глазах, но ощутил их в ласковом прикосновении ее руки.

 – Анакин, в чем дело? Что произошло на самом деле?

 Он помотал головой. Не мог он смотреть на Падме.

 – Ты не виновата,- сказал он.- И ничем не можешь помочь.

 – Не закрывайся от меня, Анакин. Дай мне возможность помочь.

 – Ты не можешь помочь мне,- повторил он, глядя вниз сквозь десятки пересекающихся потоков машин, вниз, на невидимую поверхность планеты.- Это я пытаюсь тебе помочь.

 В ее взгляде что-то промелькнуло, когда он упомянул Совет и Палпатина. Он видел.

 – О чем ты мне не говоришь?

 Ладонь ее стала вялой, Падме не ответила.

 – Я же чувствую. Я чувствую, что ты таишь секрет.

 – О? - негромко отозвалась она.- Забавно, а я то же самое могу сказать о тебе.

 Скайуокер по-прежнему смотрел вдаль. Падме сделала к нему шаг, прислонилась к нему; ее рука обвила его плечи, щека невесомо прижалась к его ладони.

 – Почему все должно быть именно так? Почему вообще должна существовать такая вещь, как война? Почему мы не можем просто вернуться? Хотя бы притвориться. Давай притворимся, будто мы вновь у озера на Набу, только мы двое, больше никого нет. Нет войны, нет политики. Нет заговоров. Только мы. Ты и я. И любовь. Больше нам ничего не надо. Ты, я и любовь.

 Анакин не сумел вспомнить, на что это было похоже.

 – Мне нужно идти,- сказал он.- Канцлер ждет.

***

 По обе стороны двери, ведущей в ложу Галактической оперы, которая принадлежала Верховному канцлеру, молчаливыми изваяниями застыли два алых гвардейца. Ни единая складка не шевельнулась на тяжелых плащах. Говорить Анакину не пришлось; стоило ему приблизиться, из-под маски одного из них раздалось:

 – Вас ждут. Гвардеец открыл дверь.

 В небольшой круглой ложе, нависшей над скопищем пестро разодетого народа, стояло несколько кресел. Зал внизу был набит битком, все места заняты, как будто все позабыли, что идет война. Анакин без любопытства скользнул взглядом по огромному водяному шару, укрепленному на невидимых нитях искусственной гравитации. Балетом Скайуокер не интересовался, ни Мон Каламари, никаким.

 В полумраке ложи вместе с Палпатином сидел Маc Амедда и секретарь-референт Слай Моор. Анакин остановился за спинками их кресел.

 Если бы я был шпионом, в которого меня хочет превратить Совет, полагаю, мне следовало подкрасться на цыпочках и подслушать.

 Неудовольствие исказило его лицо; он позаботился стереть выражение до того, как заговорил.