Громкий голос и впечатление работы мощного передатчика, чья настройка колебалась в зависимости от атмосферных течений.

– Извините ребята, что приходиться поливать вас холодным душем, но я не думаю, что сенаторы заинтересованы в наших каменных шариках во имя своих собственных тяжелых неуклюжих личностей. Они пробудут здесь только три дня.

«А НА КАЛЛИСТО ОНИ ПРОБУДУТ ТОЛЬКО ОДИН», – мрачно подумал Гельмут.

– Это ты, Свини? А где‑же сегодня Мост?

– Диллон – на смене, – ответил чей‑то далекий передатчик.

– Попытайся вызвать Гельмута, Свини.

– Гельмут! Гельмут – угрюмый «погонщик жуков»! Эй, давай отвечай!

– Давай, Боб, отвечай и обескуражь‑ка нас чуть‑чуть. Сегодня мы чувствуем себя радостно.

Лениво, Гельмут протянул руку, чтобы взять микрофон, прикрепленный к одной из ручек кресла. Но, прежде чем он закончил начатое движение, открылась дверь в каюту.

Вошла Эва.

– Боб, я хочу тебе кое‑что сказать, – проговорила она.

– У него изменяется голос! – воскликнул оператор с Каллисто. – Свини, спроси у него, что он пьет!

Гельмут отключил радио. На девушке оказалось надето новое платье. Насколько возможно было вообще одеться во что‑то на Юпитере‑5. И Гельмут удивился, почему это она бродит по этажам станции в такой час, когда сейчас, до начала смены, осталось еще несколько часов от ее периода отдыха. Волосы девушки казались плывущими в дымке на фоне освещения коридора, и выглядела она менее мужеподобно, чем обычно. Ему припомнилось, что она выглядела вот так же, когда они любили друг друга, еще до того, как Мост оседлал его постель. Он отбросил прочь эти воспоминания.

– Хорошо, – произнес он. – Я думаю, за мной, по крайней мере должок в виде коктейля. Лимонный сок, сахар и все остальное в шкафчике… ну ты знаешь где. Шейкеры – там же.

Девушка закрыла дверь и села на постель, со свободной гибкостью, которая была почти грациозной, но с той твердостью, которая, как знал Гельмут, означала, что она только что решила сделать нечто глупейшее по самым правильным – по ее мнению – причинам.

– Мне не нужна выпивка, – ответила она. – К тому же свою я перевела обратно в общее пользование. Я думаю, что в этом твоя заслуга – тем ты показал мне, что происходит с разумом, когда он пытается спрятаться от самого себя.

– Эвита, прекрати читать трактат. Совершенно очевидно, что ты достигла более высокого, более Юпитерианского плана существования, но неужели ты не испытываешь необходимости в поддержке собственного существования? Или ты решила, что витамины – все‑в‑твоем‑уме?

– Ну вот, теперь ты говоришь свысока. Так или иначе – алкоголь – не витамины. И я пришла поговорить о другом. Я пришла сообщить тебе кое‑что такое, что, как я думаю, ты должен знать.

– Что же именно?..

– Боб, я собираюсь заиметь здесь ребенка, – ответила она.

Взрыв смеха, наполовину истерический – наполовину пораженный, заставил Гельмута принять сидячее положение. На удаленной стене замигала красная стрелка. Повинуясь программе, она отметила параграф, которого, предположительно, он достиг в своем чтении. Эва обернулась, чтобы посмотреть на нее, но страница уже угасала и исчезала.

– НУ, ЖЕНЩИНЫ! – воскликнул Гельмут, когда смог наконец перевести дух. – Ты знаешь, Эвита, ты по‑настоящему доставляешь мне удовольствие. Все таки никакая обстановка не может сильно изменить человеческое существо.

– А почему она должна его изменить? – подозрительно спросила его девушка, снова посмотрев на него. – Я не понимаю шутки.