Ты помнишь великие события, но возможно, что их и не
было; помнишь подробности происшествия, но не можешь ощутить его атмосферу;
а есть и пустые промежутки, долгие и не отмеченные вообще ничем. Тогда все
было другим. Другими были даже названия стран и контуры их на карте.
Взлетная полоса I, например, называлась тогда иначе: она называлась Англией
или Британией, а вот Лондон -- Уинстон помнил это более или менее твердо --
всегда назывался Лондоном.
Уинстон не мог отчетливо припомнить такое время, когда бы страна не
воевала; но, по всей видимости, на его детство пришелся довольно
продолжительный мирный период, потому что одним из самых ранних
воспоминаний был воздушный налет, всех заставший врасплох. Может быть, как
раз тогда и сбросили атомную бомбу на Колчестер. Самого налета он не
помнил, а помнил только, как отец крепко держал его за руку и они быстро
спускались, спускались, спускались куда-то под землю, круг за кругом, по
винтовой лестнице, гудевшей под ногами, и он устал от этого, захныкал, и
они остановились отдохнуть. Мать шла, как всегда, мечтательно и медленно,
далеко отстав от них. Она несла грудную сестренку -- а может быть, просто
одеяло: Уинстон не был уверен, что к тому времени сестра уже появилась на
свет. Наконец они пришли на людное, шумное место -- он понял, что это
станция метро.
На каменном полу сидели люди, другие теснились на железных нарах.
Уинстон с отцом и матерью нашли себе место на полу, а возле них на нарах
сидели рядышком старик и старуха. Старик в приличном темном костюме и
сдвинутой на затылок черной кепке, совершенно седой; лицо у него было
багровое, в голубых глазах стояли слезы. От него разило джином. Пахло как
будто от всего тела, как будто он потел джином, и можно было вообразить,
что слезы его -- тоже чистый джин. Пьяненький был старик, но весь его вид
выражал неподдельное и нестерпимое горе. Уинстон детским своим умом
догадался, что с ним произошла ужасная беда -- и ее нельзя простить и
нельзя исправить. Он даже понял, какая. У старика убили любимого человека
-- может быть, маленькую внучку. Каждые две минуты старик повторял:
-- Не надо было им верить. Ведь говорил я, мать, говорил? Вот что
значит им верить. Я всегда говорил. Нельзя было верить этим стервецам.
Но что это за стервецы, которым нельзя было верить, Уинстон уже не
помнил.
С тех пор война продолжалась беспрерывно, хотя, строго говоря, не одна
и та же война. Несколько месяцев, опять же в его детские годы, шли
беспорядочные уличные бои в самом Лондоне, и кое-что помнилось очень живо.
Но проследить историю тех лет, определить, кто с кем и когда сражался, было
совершенно невозможно: ни единого письменного документа, ни единого устного
слова об иной расстановке сил, чем нынешняя. Нынче, к примеру, в 1984 году
(если год -- 1984-й), Океания воевала с Евразией и состояла в союзе с
Остазией. |