56

     ют несправедливым. И все же в то же самое время эти низкие создания вечно изыскивают возмож­ность для того, чтобы причинить боль и страда­ние другим, препятствуя их воле и вызывая у них ощущение несправедливости. Таким образом, ос­новополагающей целью государства должно быть предотвращение этого. Гражданина любой ценой следует удерживать от навязывания своей воли другим людям губительным для них образом.

     Мыслители эпохи Просвещения, начиная Кантом и кончая романтиками, ранее проповедо­вали несколько иной взгляд на роль государства. Целью государства считалось улучшение нравов его граждан, оно должно мягко призывать их стать более человечными. Государству отводилась зада­ча творить добро, улучшая жизнь своих граждан, а не просто быть «необходимым злом», отслеживая их самые низменные инстинкты. Шопенгауэр про­зорливо понял, каким мог бы стать итог существо­вания этого кажущегося более благожелательным государства. Подобное «поощрение» граждан к совершенствованию вело к навязыванию коллек­тивной воли, к взращиванию единообразного вида поведения, которое государство считало хорошим.

     Это не оставляло места для самобытности лично­сти, при которой гражданин мог бы развиваться, как ему вздумается.

     Хотя романтический взгляд на государство, равно как и взгляды просветителей, могут пока­заться непосредственно более привлекательными, чем мрачный пессимизм Шопенгауэра, на прак­тике подобное «улучшение» граждан государством могло бы привести к наихудшим крайностям. Шопенгауэр питал отвращение как клевым рево­люционерам, так и к правому прусскому государ­ству (столь любимому Гегелем). Оба они стреми­лись навязать свой собственный способ улучше­ния судьбы людей: первый вариант сводился к постепенному введению равенства, а второй — к сильной консервативной авторитарной власти. Концепция ценностей — создавалась ли она вновь либо базировалась на старых ценностях — в лю­бом случае должна была быть навязана. Шопен­гауэр был прав в своей оценке одинакового ис­хода очевидных противостояний. Наихудшими крайностями в деле «улучшения» государства в следующем, XX в. суждено было стать коммуниз­му и фашизму.

     58

     Несмотря на состоятельный и стабильный образ жизни, Шопенгауэр считал, что он бьглдовольно-таки уязвимым для политики. Он был страшно напуган, когда по всей. Европе прокатился «год революций — 1848». Волнения в Германии не только нарушали его обыденное существование—они еще и угрожали раз­рушением торгово-купеческих источников его лич­ного дохода. Куда катится мир? К счастью, беспоряд­ки во Франкфурте были подавлены, и скоро для вос­питанного и порядочного человека, живущего на независимые средства, стали возможными прогулки с пуделем по улицам. Восставшие граждане слишком явно показали, что оценка Шопенгауэром их харак­тера была правильной. Подобные создания нуждались в том, чтобы их обуздать, а не поощрять — когда они кричали о злоупотреблениях в лицо законопослуш­ному философу, сопровождаемому Душой Мира.