первичный атом, если он был когда-то, взорвали разумные существа. Не  бог,

конечно, а  люди.  Вселенная  наша  расширяется.  А  что  было  до  начала

расширения? Первичный атом, кокон. Почему он взорвался? Я знал  о  работах

Фридмана, но красивые математически, они не убеждали меня. И я решил,  что

этот самый ужасающий из всех мыслимых в природе взрывов устроили те, кто в

этом коконе жил.

     "Отец всегда был добропорядочным ученым", - подумал  Сахнин.  Он  сам

много раз слышал, как коллеги говорили, что у отца  ясная  мысль,  научная

четкость, доказательность. В том, что говорил отец сейчас, ничего этого не

было. Или не было для него, Сахнина?

     - Странная интерпретация, - сказал он. - Какая-то... ненаучная.

     - Что ты знаешь о науке? - сказал отец с осуждением. - Впрочем, я  не

в упрек. Ты вот генералом стал, а я даже в доктора не выбился.

     Это был  неожиданный  поворот  в  разговоре.  Отец  действительно  до

старости остался кандидатом наук, хотя, если верить  ученикам,  давно  мог

стать доктором. Не хотел. Так говорили, и Сахнин в этом сильно сомневался.

     - Я всю жизнь работал  над  одной-единственной  проблемой,  -  сказал

отец. - Всю жизнь. Над одной. Остальное было вторично.

     И такое объяснение не убеждало.  Оно  не  вязалось  с  представлением

Сахнина о современной науке, да и с образом жизни отца тоже. Отец вовсе не

был анахоретом, корпевшим в тиши над таинственной рукописью, как в  дурных

романах. Он часто работал дома, но к нему приходили коллеги, ученики,  они

спорили о чем-то своем, на много световых лет удаленном от  его,  Сахнина,

интересов. Отец работал и за полночь, когда все спали, и Сахнин знал,  что

он готовится к лекциям. Ничего таинственного.

     - Я тебе объясню, - сказал  отец,  вздохнув.  -  Сорок  девятый  год.

Именно тогда я понял,  что  кокон  Вселенной  взорвали  разумные.  Горячая

модель Вселенной тоже появилась в сорок девятом, и отношение к ней было...

не очень... Мог я писать о своей идее? Я хотел найти  первопричины.  А  мы

еще и следствий  толком  не  знали.  Разбегаются  ли  галактики?  Как  они

возникли? Что было раньше?  И  еще  раньше,  когда  от  начала  расширения

Вселенной прошли мгновения? А потом перейти рубеж и спросить  -  что  было

до? И было ли? Я утверждаю - было. Был мир разумных, уничтоживший себя.

     - Схоластика, - буркнул Сахнин.

     - Наука, - поправил отец. - Игра на пределе возможностей  -  это  еще

наука. Чтобы доказать свою  идею,  я  должен  был  начать  с  современного

мироздания и двигаться вспять по времени. Что я и делал Сначала  занимался

происхождением галактик. Потом, в начале шестидесятых, открыли квазары,  и

я занялся квазарами. Потом -  реликтовым  излучением.  Потом  -  квантовой

теорией   тяготения,   самыми   ранними   стадиями   расширения,   первыми

микросекундами. Днем я, как все космологи, шел мелкими шагами к той  цели,

которой давно, интуитивно достиг.