Остовом посреди их, весь еще

         Покрытый тению от Элеонской

         Горы, лежал Ерусалим, как будто

         Сиянья воскресительного ждуший.

         В последний раз с святой горы взглянул я

         На град Израилев, на сокрушенный

         Ерусалим; еще в его обломках

         Я видел труп с знакомыми чертами,

         Но скоро он и в признаках своих

         Был должен умереть. Была готова

         Рука, чтоб разбросать его обломки;

         Был плуг готов, чтоб запахать то место,

         Где некогда стоял Ерусалим;

         На гробе прежнего другой был должен

         Воздвигнуться, несокрушимо твердый

         Одной Голгофою и вовсе чуждый

         Израилю бездомному, как я.

         На горькое скитанье по земле

         Приговоренному до нисхожденья

         От неба нового Ерусалима.

         Благословив на вечную разлуку

         Господний град, я от него пошел,

         И с той поры я странствую. Но слушай:

         Мой жребий все остался тот же, страшный,

         Каким он в первое мгновенье пал

         На голову преступную мою.

         Как прежде, я не умирать и вечно

         Скитаться здесь приговорен; всем людям

         Чужой, вселяющий в сердца их ужас,

         Иль отвращение, или презренье;

         Нужды житейские терпящий: голод, жажду.

         И зной, и непогоду; подаяньем

         Питаться принужденный, принимая

         С стыдом и скорбию, что первый встречный

         С пренебреженьем мне обидным бросит.

         Мне самому нет смерти, для людей же

         Я мертвый: мне ни жизнь мою yтратить,

         Ни безутратной жизнью дорожить

         Не можно; ниоткуда мне опасность

         Не угрожает на земле: разбойник

         Меня зарезать не посмеет; зверь,

         И голодом яримый, повстречавшись

         Со мною, в страхе убежит; не схватит

         Меня земля разинутой своею

         В землетрясенье пастью; не задушит

         Меня гора своим обвалом: море

         В своих волнах не даст мне захлебнуться.