И знай, пространства нет здесь для меня

         — Так соизволил бог! — в одно мгновенье

         Могу туда переноситься я,

         Куда любовь меня пошлет на помощь;

         На помощь — но не делом — словом, что

         Могу я сделать для людей? не словом

         Бродяги — нет, могущественным словом

         Утехи, сострадания, надежды,

         Иль укоризны, иль остереженья.

         Хотя мне на любовь всегда один

         Ответ: ругательство или презренье;

         Но для меня в ответе нужды нет.

         Мне места нет ни в чьем семействе; я

         Не радуюся ничьему рожденью,

         И никого родного у меня

         Не похищает смерть. Все поколенья,

         Одно вслед за другим, уходят в землю:

         Я ни с одним из них не разлучаюсь,

         И их отбытие мне незаметно.

         Любовью к людям безнаградной — я

         Любовь к спасителю, любовь к царю

         Любви, к ее источнику, к ее

         Подателю питаю. И с тex пор,

         Как этот мир любви в меня проникнул,

         Моя любовь к ним есть любовь к тому.

         Кто первый возлюбил меня: любовь.

         Которая не ищет своего,

         Не превозносится, не мыслит зла,

         Не знает зависти, не веселится

         Неправдою, не мстит, не осуждает:

         Но милосердствует, но веру имлет,

         Всему, смиряется и долго терпит.

         Такой любовию я близок к людям,

         Хотя и розно с ними несказанной

         Моею участью; в веселья их

         Семейств, в народные пиры их

         Я не мешаюся: но есть одно,

         Что к ним меня заводит: это смерть,

         Давно утраченное мною благо,

         Без ропота на горькую утрату,

         Я в круг людей вхожу, чтоб смертью

         В ее земных явленьях насладиться.

         Когда я вижу старика в последней

         Борьбе с кончиною, с крестом в руках,

         Сначала дышащего тяжко, вдруг

         Бледного и миротворным сном

         Заснувшего, и вкруг его постели

         Стоит в молчании семья, и очи

         Ему рука родная закрывает;

         Когда я вижу бледного младенца,

         Возвышенного в ангелы небес

         Прикосновением безмолвной смерти;

         Koгда расцветшую невесту, дочь,

         Похищенную вдруг у всех житейских

         Случайностей хранительною смертью,

         Отец и мать кладут во гроб; когда

         В тюремном мраке сладко засыпает

         Последним сном измученный колодник;

         Когда на поле боя, перестав

         Терзаться в судорогах смертных, трупы

         Окостенелые лежат спокойно —

         Все эти зрелища в меня вливают

         Тоску глубокую; она меня,

         Как устарелого скитальца память

         О стороне, где он родился, где

         Провел младые дни, где был богат

         Надеждами, томит; и слезы лью

         Из глаз, и я завидую счастливцам,

         Сокровище неоценимой смерти,

         Его не зная, сохранившим.