Когда я вижу старика в последней

         Борьбе с кончиною, с крестом в руках,

         Сначала дышащего тяжко, вдруг

         Бледного и миротворным сном

         Заснувшего, и вкруг его постели

         Стоит в молчании семья, и очи

         Ему рука родная закрывает;

         Когда я вижу бледного младенца,

         Возвышенного в ангелы небес

         Прикосновением безмолвной смерти;

         Koгда расцветшую невесту, дочь,

         Похищенную вдруг у всех житейских

         Случайностей хранительною смертью,

         Отец и мать кладут во гроб; когда

         В тюремном мраке сладко засыпает

         Последним сном измученный колодник;

         Когда на поле боя, перестав

         Терзаться в судорогах смертных, трупы

         Окостенелые лежат спокойно —

         Все эти зрелища в меня вливают

         Тоску глубокую; она меня,

         Как устарелого скитальца память

         О стороне, где он родился, где

         Провел младые дни, где был богат

         Надеждами, томит; и слезы лью

         Из глаз, и я завидую счастливцам,

         Сокровище неоценимой смерти,

         Его не зная, сохранившим. Есть

         Еще одно великое мгновенье.

         Когда я в кpyг людей, как их родной,

         Как соискуиленный их брат, вступаю:

         С смирением презренье их приемля,

         Как очистительное наказанье

         Моей вины, я к тайне причащенья

         Со страхом божиим и верой сердцем

         Единым с ними приступаю. В час,

         Когда небесные незримо силы

         Пред божиим престолом в храме служат,

         И херувимов братство христиан

         Шестокрылатых тайно образует,

         И, всякое земное попеченье

         Забыв, дориносимого чинами

         Небесными паря царей подъемлет,

         В великий час, когда на всех концах

         Создания в одну сливает душу

         Всех христиан таинственная жертва,

         Когда живые все — и царь, и нищий,

         И счастливый, и скорбный, и свободный.