– Но нам остается лишь продолжать. – Элайн выглядела куда более жизнерадостной, чем Флэндри, и как будто даже становилась все веселее с течением времени. Она нежно погладила волосы Флэндри: – Бедный Доминик, нелегко тебе приходится.

Огромный светлый диск опустился за горизонт – закончился второй день, и нынче ночью наступит решительный миг… Флэндри явился в большой конференц‑зал и обнаружил, что там почти пусто.

– Где же мерсейцы, ваше величество? – спросил он Сартаза.

– У них какие‑то особые дела, – огрызнулся правитель. Сартаз был явно недоволен бесконечными интригами, плетущимися вокруг него; он не мог о них не догадываться.

«Особые дела… О всемогущие боги!»

Вошли Элайн и Бронсон и официально приветствовали правителя.

– С вашего позволения, ваше величество, – сказал генерал, – мне бы хотелось продемонстрировать вам нечто весьма важное, что произойдет в ближайшие два часа.

– Да‑да, – пробормотал Сартаз и удалился, всей фигурой своей выражая негодование.

Флэндри сел и опустил голову на руки. Элайн мягко коснулась плеча капитана.

– Устал, Доминик? – спросила она.

– Да, – ответил Флэндри. – Я себя чувствую просто отвратительно. Даже думать не могу все эти дни. Элайн сделала знак рабу, и тот подал кубок.

– Это поможет, – сказала девушка. Флэндри заметил в ее глазах слезы. Что случилось?.. Он бездумно проглотил напиток. Капитана словно ударили под ложечку, он задохнулся и ухватился за подлокотники кресла.

– Какого черта…

Но влага уже растекалась по жилам – и внезапная легкая прохлада охватила нервы и мозг Флэндри. И такая же легкая нежная прохлада шла от руки Элайн, легшей на лоб капитана – утешающая, нежная…

И дарящая ясность!

Флэндри вскочил. Он вдруг увидел всю нелепость происходящего – всю гротескную абсурдность, всю ужасающую нелогичность нагроможденной лжи!

Империя не могла подвести мощные военные силы к Бетельгейзе так, чтобы об этом не узнала Мерсейя. Просто не могло существовать нового энергетического экрана, о котором Флэндри ничего не слышал. Фенросс никогда не предложил бы такого фантастического плана, как оккупация столицы Бетельгейзе, разве что в совершенно безнадежной ситуации…

И он не любил Элайн. Да, она была храброй и прекрасной женщиной, но он не любил ее.

Но ведь это было. Еще три минуты назад его мучила отчаянная любовь…

Затуманенным взглядом Флэндри смотрел на девушку и прозревал невероятную правду. Элайн кивнула – серьезно, грустно, не обращая внимания на слезы, сползающие по ее щекам. Губы девушки прошептали едва слышно:

– Прощай, самый дорогой…

4

В конференц‑зале установили огромный телеэкран и перед ним – ряды кресел для знатных альфзарцев. Бронсон потрудился также расставить вдоль стен охрану из людей, которым он доверял – длинные ряды сверкающей стали лат и бесстрастных голубоватых лиц; это были фигуры молчаливые и неподвижные, как колонны, поддерживающие высокий потолок.

Генерал нервно расхаживал взад‑вперед перед экраном, без всякой надобности то и дело поглядывая на часы. На лбу генерала поблескивали капли пота. Флэндри сидел в небрежной позе; и лишь тот, кто хорошо знал капитана, мог заметить, что он весь – как туго закрученная пружина. Зато Элайн, похоже, совсем не интересовалась происходящим, полностью уйдя в собственные мысли.

– Если это не сработает, то, знаете ли, нас вполне могут и вздернуть, – заявил Бронсон.

– Должно сработать, – равнодушным тоном откликнулся Флэндри.