окончательном тексте  речь  императора  звучит  более  сдержанно  и  плавно.

Исчезает и чрезвычайно характерный диалог двух жандармов после его ухода:

     "Бенкендорф. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо.

     Дубельт. Найдется!"

     Эта краткая сцена явно была  навеяна  Булгакову  обстоятельствами  30-х

годов, когда население обеих столиц заметно поредело.

     Любопытно,  как  воспринимали  сцену  в  III   Отделении   современники

Булгакова, среди которых явно были и "Битковы", и "Богомазовы".  "Невероятно

понравилась пьеса, записывает Е. С. Булгакова после одного из чтений  в  мае

1935 года. - {...} Жуховицкий говорил много о высоком  мастерстве  Миши,  но

вид у него был убитый: "Это что же такое, значит, все понимают?!" Когда Миша

читал 4-ю сцену, температура в комнате заметно понизилась,  многие  замерли"

(цит. по кн.: Чудакова М. Жизнеописание  Михаила  Булгакова.  М.,  1988,  с.

420).

     18 мая 1935  года  Булгаков  читал  у  себя  дома  пьесу  о  Пушкине  в

присутствии  В.  В.  Вересаева,  его  жены  М.  Г.  Вересаевой   и   актеров

вахтанговского театра: Л. П. Русланова, И. М. Рапопорта, Б. В. Захавы  и  А.

О. Горюнова. С этого первого публичного чтения "Александра Пушкина"  начался

самый острый  период  разногласий  между  соавторами,  которые  с  этих  пор

объяснялись друг с другом в письмах и, таким образом,  оставили  чрезвычайно

любопытные свидетельства совместной работы. Как известно, В. В. Вересаева  и

М. А. Булгакова связывала глубокая симпатия и подлинная дружба, доказанная в

самые черные дни. Именно  поэтому  история  их  несостоявшегося  соавторства

столь  ярко  выявляет  разницу  их  художественных  позиций  и   своеобразие

художественного метода Булгакова.

     "...Вы не сочли нужным изменить даже то, о чем мы с  вами  договорились

совершенно определенно, - писал Вересаев  Булгакову  на  следующий  день.  -

{...} Я до сих пор минимально вмешивался в Вашу работу, понимая, что  всякая

критика в процессе работы сильно подсекает  творческий  подъем.  Однако  это

вовсе не значит, что я готов довольствоваться  ролью  смиренного  поставщика

материала {...} Образ Дантеса нахожу в  корне  неверным  и,  как  пушкинист,

никак  не  могу  принять  на  себя   ответственность   за   него.   Крепкий,

жизнерадостный, самовлюбленный  наглец,  великолепно  чувствовавший  себя  в

Петербурге,  у  Вас  хнычет,  страдает  припадками  сплина  {...}  Если   уж

необходима угроза Дантеса подойти к двери  кабинета  Пушкина,  то  я  бы  уж

считал более приемлемым, чтобы это  сопровождалось  словами:  "Я  его  убью,

чтобы освободить вас!" И  много  имею  еще  очень  существенных  возражений"

(Булгаков Михаил.