|
Сто процентов, тот же Мулявин, нюхнув кокаин, взбодрится, но его вряд ли потянет нести чушь в микрофон. Что касается последствий, дороги в один конец от лёгких наркотиков к тяжёлым, то для артистов в любую эпоху дела складывались особенно плохо. Все проходят пик звёздности, все тяжело воспринимают нисходящую фазу. Многие пытаются подстегнуть творчество наркотой. Или глушат душевную неустроенность. В 1980 е годы в СССР было принято спиваться, а не ловить приход. По крайней мере, за хранение водки не предусматривалось ответственности, как за хранение наркоты.
Наконец, зал наполнился и переполнился. Какое бы ни было неприятие «москалей», авторитет «Песняров» сработал. Плавно погас свет, прожекторы выхватили сцену. Володя Ткаченко вышел к самому её краю. Егор видел, как Андрей переместил от себя движок гейна, а громкость отрегулировал, как только зазвучала первая струна. Проигрыш из «Крика птицы» был, если не смущаться каламбурчика, беспроигрышным, современным и, наверно, вызывал бы шок у ревнителей «чистого» советского искусства и персонально Тихона Хренникова, бессменного председателя Союза композиторов СССР, назначенного на эту выборную должность лично Иосифом Сталиным. Хренников пронёс верность сталинизму через «оттепель», «застой» и «перестройку». Затем вышел Мулявин. Говорил он по русски. – Друзья! Для нас большая честь выступать в древнем Львове, в мире музыки он связан с именем Владимира Ивасюка, нашего товарища, коллеги, прекрасного человека и композитора, автора «Червоной руты». – «Червону руту» давай! – донеслось из зала. Голос кричавшего был настолько силён, что соперничал с усиленным через микрофон. – С уважением к памяти Володи скажу, что нам он не доверил эту песню, а поступить против его воли совесть не велит, – выкрутился Мулявин. – Мы ещё споём произведения вашего земляка, а пока – наш ответ «Червоной руте». «Чырвоная ружа»! – Музыка Владимира Мулявина, слова народные, – добавил Кашепаров. Композиция в среднем темпе, в общем то не характерная для «павольных спеваў» из основного репертуара «Песняров», была отлично встречена публикой.
Чырвоная Ружа, не стой на дарозе! Не стой на шырокай, хто йдзе – той ламае. Не стой на дарозе, Чырвоная Ружа, Хто йдзе, – той ламае, хто йдзе, – той сшыбае .
Зал завёлся. Когда Мулявин в конце шесть раз повторял «Чырвоная Ружа», зал начал подпевать. Егор выделил зычный баритон того мужика, кто требовал «Червону руту». Замену зритель принял. И только потом, на разогретый зал, «Песняры» запустили «У долі своя весна». Егор, раньше её не слышавший, не мог взять в толк, отчего сыр бор. Песня прозвучала мило и при этом настолько простенько в музыкальном отношении, что казалась исполненной каким нибудь вокально инструментальным ансамблем областного Дома культуры. Из этого материала можно было выжать намного больше! Странно, что чутьё изменило Мулявину . Но – ничего. По выражению из будущего, пипл хавал. Аплодировали долго, даже вставали. – А представь, как хлопали бы, если б Мулявин крикнул в микрофон «слава Бандере», – съехидничал Андрей. Потом сыграли «Расскажи мне, отец» Ивасюка, спели по русски. Публика как то посерьёзнела. У людей постарше выступила влага на глазах. Народ, замученный до почечных колик парадным официозом, умел отличать идущее от сердца от написанного по разнарядке композиторами многостаночниками Хренникова. Ивасюк не был членом Союза композиторов СССР. Мулявин в то время – тоже. В перерыве, за минуту до окончания последней песни отделения, Егор побежал в буфет прикупить коньяк «Три звёздочки» Закарпатского завода. |
