В перерыве, за минуту до окончания последней песни отделения, Егор побежал в буфет прикупить коньяк «Три звёздочки» Закарпатского завода. Возвращаясь, увидел оживление около продавца пластинок с автографами. Бизнес тронулся с мёртвой точки.

Рядом стояла девчушка, сжимавшая «Гусляра», лет шестнадцать семнадцать на вид.

– Здесь купили? – спросил он и вдруг обратил внимание, что конверт чистый, без поддельных росчерков.

– Ні. У місті, – сообразив, что к ней обратились по русски, тут же поправилась: – В городе покупала. Здесь дорого, десять карбованцев просят.

– И правда, дорого. Спекулянты проклятые. Хочешь, подпишу? Но я в записи «Гусляра» не участвовал, играю только во втором отделении, в «Весёлых нищих».

– Вы – песняр? – тёмно карие глаза расширились от удивления.

– Да! И вот доказательство, несу за кулисы, – он продемонстрировал бутылку коньяка вместо мандата. – Всех не обещаю, но… Давай так. Кашепаров подпишет точно. И ещё – кого перехвачу на бегу.

Егор велел ждать у служебного выхода по окончании первого концерта. Пока девочка колебалась в раздумьях, выхватил пластинку и убежал. Автографы получил легко, в том числе мулявинский – за сообразительность и расторопность при покупке коньяка.

Второе отделение прошло как по маслу, подготовленное первым. «Весёлые нищие» зашли легко.

Егор, конечно, волновался, исполняя вместо Ткаченко гитарную партию и аккомпанируя словам:

Когда бесцветна и мертва

Летит последняя листва,

Опалена зимой…

Получилось неплохо. Но только смущался, когда Мулявин представил его как автора музыки. Красть – нехорошо. А когда хвалят публично за украденное – ещё и стыдно.

Но люди ко всему привыкают. Даже к стыду.

По окончании второго отделения Егор накинул пальто на концертный костюм и, не снимая парик, отправился к служебному выходу.

– Чей «Гусляр»?

Кареглазая в чёрной вязаной шапочке с брошью в виде серебряного трезубца растолкала небольшую стайку молодых людей.

– Спасибо! Я уж не ждала, что выйдете. Не узнала вас на сцене в парике, думала – обманул.

– Зачем о людях думать плохо?

В свете уличных фонарей она рассмотрела автографы.

– Мулявин… Правда – Мулявин! А остальные?

– Кашепаров и Дайнеко.

– Уи и и!!! – она очень смешно пискнула и подпрыгнула на месте.

Их окружили, там были в основном девушки студенческого возраста, парней всего двое или трое, скорее всего – сопровождающие своих подруг. Кто то совал диски миньоны, кто то блокнот с ручкой, просили автографов. Конечно, это было очень далеко по сравнению со зрительским психозом, наблюдавшемся в Ярославле и Костроме, но всё же Егор в который раз ощутил на себе отсвет славы «Песняров».

– Друзья! На концерте прозвучала единственная моя кантата «Когда бесцветна и мертва…» на слова Бернса, где я аккомпанировал на гитаре, её нет ни на одной из пластинок. Я не вправе подписывать конверты с дисками.

– Но вы же – песняр? – спросила обладательница «Гусляра».

– Совсем немножечко…

Она решительно сунула диск обратно, с ним – шариковую ручку.

– Напишите, будьте ласкаві: «Веронике на память от песняра…» Как вас зовут?

– Ну вот, вы меня и разоблачили! Настоящих песняров все знают по имени, фамилии и исполняемым песням.

Ребята засмеялись.

Он подписал «Веронике на память от Егора Евстигнеева». Потом Оксане, Марии, Софии… Имена остальных не запомнил.