Обвинительное заключение, прочтённое МакИвеном, оказалось интересным не только потому, что сопровождалось демонстрацией и описанием вещдоков. Гораздо более интересным аспектом этого текста стало то, что к концу августа он претерпел заметные изменения по сравнению с той его версией, что была предана огласке через газеты 3-я неделями ранее [если точнее, то 6 августа].

Что же изменилось в новой официальной версии преступления по сравнению с предыдущей? Во-первых, место убийства было перенесено из резиденции Лютгертов в одно из помещений заводоуправления, а именно в ту комнату, в которой Адольф Лютгерт иногда укладывался спать. Во-вторых, из обвинительного заключения исчезли все упоминания о неких подозрительных пятнах в спальне Луизы Лютгерт, тех самых, что прежде признавались кровавыми. В-третьих, подозрительные пятна, похожие на кровавые, вдруг появились в помещении заводоуправления, которое предположительно явилось местом совершения убийства. При этом пропали все упоминания о том, что занятые заводской конторой комнаты в начале мая были «подозрительно» чисты — эта деталь в первоначальной версии событий подчёркивалась как очень важная, и на её основании делался глубокомысленный вывод о попытке Лютгерта навести следствие на ложный след. В-четвёртых, исчезли упоминания о якобы найденном на кухне в резиденции Лютгертов пестике с подозрительными бурыми следами, и вместо него в качестве орудия преступления назывался складной нож, переданный Адольфом Лютгертом своей знакомой Кристине Фелдт. И в-пятых, точно также ни единым словом не упоминалась «окровавленная мужская и женская одежда», обнаруженная в подвале 25 мая на удалении 30 футов от среднего чана. В своё время газеты многословно смаковали факт обнаружения этих «красноречивых свидетельств ужасного преступления», но к моменту начала судебного процесса вдруг выяснилось, что они не имеют ни малейшей юридической ценности!

Что и говорить, поразительная свобода в обращении с фактами. То, что признавалось прокуратурой весьма важным до 6 августа, вдруг перестало быть таковым к 30 числу. Разумеется, это рождало обоснованные вопросы о том, чего стоят все эти «веские доводы» господина Динана, если он так легко вводит их в повествование, а затем непринуждённо от них отказывается. В этом месте, конечно же, нельзя не вспомнить «старину Мюллера» из «Семнадцати мгновений весны» с бессмертной фразой, вложенной в его уста Юлианом Семёновым: «Отказ от своих слов всегда дурно пахнет!» 30 августа стало ясно, что сторона обвинения отказалась от некоторых весьма важных своих утверждений и сделала это непринуждённо, как бы мимоходом, словно речь шла о неких пустяках.

Однако не это было самым удивительным событием того дня! После того, как МакИвен закончил своё пространное выступление, судья предложил адвокату обратиться к присяжным со вступительным словом. Это было совершенно рутинное предложение, от которого никто никогда не отказывался, но Уилльям Винсент неожиданно пренебрёг своим правом выступить. Он объяснил это тем, что в интересах его подзащитного сначала выслушать аргументацию противной стороны и лишь после этого приступать к её предметному опровержению.

Последующий ход процесса до некоторой степени повторял шаги следствия. Дитрих Бикнезе рассказал о супружеской жизни сестры и начале её розысков в минувшем мае, а Луис Лютгерт — о своём последнем разговоре с нею. Том самом, в ходе которого он описывал матери впечатления от посещения цирка. Теперь рассказ мальчика дополнился важной деталью — он сообщил, что этот разговор был прерван вынужденно, поскольку в спальню вошёл отец, потребовавший от матери заканчивать «болтовню».