Все, следившие в те дни за ходом процесса, поняли, что защита будет делать упор на опровержение экспертизы обвинения, а отнюдь не на реконструкции перемещений пропавшей женщины. Другими словами защите неважно, куда и когда ходила Луиза Лютгерт, для защиты важно то, что её тело в случае убийства не могло быть уничтожено так, как об этом рассказывала прокуратура.

Распоряжение судьи было выполнено, и около полудня 6 сентября в той самой печи, в которой при обыске колбасной фабрики полицейскими были найдены кусочки костей, судебные маршалы развели огонь. Поверх толстого слоя кедровой стружки, заполнившей печь до середины бедра взрослого человека, был водружён толстый металлический лист, а на него уложены человеческие кости. Далее последовало разведение огня. В подвале был выставлен пост, которому надлежало поддерживать горение на протяжении 48 часов и исключить постороннее вторжение в течение эксперимента.

Всё это обещало интереснейшую интригу! Однако таковая в тот день закрутилась не только на территории колбасного завода, но и в зале суда. Обвинение вызвало для дачи показаний Кристину Фелдт. Причём появление этой женщины оказалось предварено весьма двусмысленной фразой прокурора Динана, сообщившего суду, что между вызванной свидетельницей и подсудимым имела место «доверительная переписка». Причём слова эти был произнесены без какого-либо уточнения, и присутствовавшим оставалось только гадать, когда именно эта переписка велась и что именно содержала. Не подлежит сомнению то, что Динан умышленно продемонстрировал свою осведомлённость о переписке — этим он хотел «подогреть на медленном огне» своих противников и заставить их гадать в ожидании неприятных сюрпризов.

Расчёт прокурора, по-видимому, оправдался, и появление Кристины Фелдт в зале суда неприятно поразило как Адольфа Лютгерта, так и адвоката Уилльяма Винсента. Присутствовавшие в зале репортёры отметили перемену выражений лиц обоих, переглядывания и быстрый обмен репликами. Хотя… в этом месте нельзя исключать определенной игры подсудимого и его адвоката, поскольку они несомненно должны были понимать возможность вызова Кристины в суд. Как-никак она получила из рук Адольфа Лютгерта нож, который сторона обвинения назвала орудием убийства! Разве можно было её не допросить?

То, что последовало далее, можно безо всяких оговорок считать классической иллюстрацией важнейшего процессуального принципа, гласящего: защитник или обвинитель, вызывая свидетеля в суд для дачи показаний, должен в точности знать, что и как тот будет говорить. Несоблюдение этого базового принципа, иначе говоря, невнимание к мелочам, приводит порой к результатам не только неожиданным, но и нежелательным для того, кто вызвал свидетеля.

Показания Кристины Фелдт на первый взгляд можно было бы признать весьма неприятными для обвиняемого. Что представляется удивительным, учитывая приватную переписку обвиняемого со свидетельницей, продолжавшуюся весьма долгое время и не прервавшуюся после заключения Лютгерта в тюрьму. Более того, во время пребывания в тюрьме Адольф стал писать Кристине чаще, практически ежедневно, и для сохранения конфиденциальности передавал эти послания не тюремной почтой, а через Арнольда, старшего из сыновей.

По словам Кристины, подсудимый не делал тайны из семейных конфликтов и частенько говорил о том, что напряжённые отношения с женой создают в доме неприятную обстановку. Жену он называл «тушкой» («carcass»), что звучало уничижительно и некрасиво. На обращённые Адольфу вопросы о том, почему же он не разводится, подсудимый обычно отвечал, что если только жена создаст серьёзные проблемы, он легко и быстро их решит. Прокурор Динан ухватился за эти слова и стал добиваться разъяснения, что именно могла бы, по мнению свидетельницы, подобная фраза означать. Конечно, обвинитель желал услышать нечто, указывающее на существование у Адольфа Лютгерта криминального умысла, однако Кристина Фелдт не дала прокурору желаемый ответ.