Так, например, инспектора Шаака и его офицеров Лютгерт без лишних экивоков называл «бандой» («gang»), а прочих полицейских — «собаками» («dogs»).
Некоторые зачитанные в зале фрагменты оказались не лишены определённой доверительности, но отнюдь не в сексуальном смысле. Прокурор отыскал в одном из писем Лютгерта фрагмент, в котором тот давал характеристику адвокату Винсенту. В этом месте уместно процитировать репортёра, присутствовавшего в ту минуту в зале суда и ставшего свидетелем чтения: «Ведущий адвокат Лютгерта Винсент, [его помощник Бинилед] и заключённый заметно вздрогнули, когда прозвучало суждение автора письма, назвавшего адвоката Винсента „жадным“. В письме далее говорилось, что Лютгерт намеревался освободить Винсента [от исполнения обязанностей адвоката], так как не считал его способным справиться со столь запутанным делом».
Цитирование этого письма вообще не имело отношения к установлению виновности Адольфа Лютгерта в инкриминируемом преступлении, а преследовало довольно циничную цель спровоцировать конфликт между обвиняемым и его главным защитником. Такой конфликт был бы на руку прокурору, вот только помочь в установлении истины он никак не мог. Говоря строго, попавшие в руки прокурора письма ни в чём обвиняемого вообще не уличали. Они лишь свидетельствовали о его раздражении от происходившего с ним и вокруг него, но, учитывая то, где находился Адольф Лютгерт и в чём его обвиняли, это чувство следует признать хорошо понятным.
Покончив с письмами, прокурор Динан продолжил допрос Кристины Фелдт, который вёл динамично более полутора часов. Обвинителю очень хотелось добиться от «своего» свидетеля более негативных и эмоционально ярких сентенций в адрес подсудимого, но ничего из этого не вышло. Кристина, как и накануне, если и позволяла себе какие-то нелестные высказывания, то сугубо по второстепенным аспектам вроде недостаточного воспитания или кругозора Адольфа. Ничего, что можно было бы истолковать как признак существования у подсудимого криминального умысла или его готовности разделаться с женой насильственным образом, из уст Кристины Фелдт не прозвучало.
Это, несомненно, стало серьёзным поражением окружного прокурора. Самое смешное заключалось в том, что присутствовавшие в зале не поняли скрытого смысла произошедшего. Подавляющая масса зевак сходилась в том, что Кристина Фелдт цинично «предала» своего незадачливого ухажёра. В этом отношении можно считать типичной точку зрения корреспондента немецкоязычной газеты «Illinois Staats-zeitung», наблюдавшего за ходом процесса лично и в статье в номере от 8 сентября 1897 года поделившегося с читателями впечатлением об увиденном: «Поскольку он (обвиняемый — прим. А. Ракитина) до последнего момента верил, что она (Кристина Фелдт — прим. А.Р.) поддержит его, он оказался крайне разочарован. Он недоверчиво посмотрел на неё, как будто не понимая, как она могла так поступить с ним, затем, бледный, опустил голову и в течение всего допроса избегал смотреть на присяжных и кого-либо ещё. Как видно из его писем, г-жа Фелдт являлась не только госпожой Фелдт, с которой он поддерживал деловые отношения, но прежде всего другом, которому он раскрывал свои тайны и у которого часто спрашивал совета. Тот факт, что именно эта женщина отвернулась от него и была готова выступать в качестве обвинителя, казалось, глубоко ранил его. Между прочим, госпожа Фелдт попыталась изобразить отношения с Лютгертом как совершенно односторонние. Вероятно, он был её парнем, но она не была его девушкой».
Между тем такой взгляд на произошедшее 6–7 сентября в корне неверен. Кристина очень грамотно и ловко выбила из рук обвинения важнейшее оружие — достоверный и понятный мотив расправы с женой. Свидетельница продемонстрировала бессмысленность подозрений, связанных с возможным в будущем браком между ней и Адольфом Лютгертом. |