В общем, прокурор Динан с этим мышьяком явно напортачил и принялся наводить тень на плетень там, где делать этого вовсе не следовало.

Очень интересным оказался допрос Николаса Фейбера (Nicolaus Faber), которому окружной прокурор явно отводил весьма немалое внимание. Этот свидетель рассказал, что вечером 1 мая отправился на запланированную встречу и, проходя мимо колбасной фабрики Адольфа Лютгерта, увидел на территории предприятия подсудимого и его жену. На плане фабрики он указал место, где якобы проходила мирно разговаривавшая пара [они находились в глубине двора возле бойни]. Свидетель не знал точного времени встречи, но по его расчёту он видел мужчину и женщину примерно в 23 часа. Ночь была тихой, и Фейбер различал голоса мирно беседовавшей пары, но содержание услышанного передать не смог, поскольку беседа велась на «нижнегерманском диалекте». Отвечая на наводящие вопросы прокурора Динана, допрашиваемый описал одежду женщины — та была в летнем платье без шляпки — но вот об одежде мужчины ничего сказать не смог, поскольку не обратил на него особенного внимания.

После этих слов Лютгерт подскочил со своего места и бросился к Фейберу, явно намереваясь пустить в ход кулаки. Дело могло закончиться весьма плачевно для подсудимого — подобная выходка квалифицировалась как неуважение к суду и могла закончиться удалением из зала до конца процесса и весьма значительным штрафом. Сие следовало признать весьма вероятным при том отношении к Лютгерту, которое демонстрировал Татхилл. До рукоприкладства дело, однако, не дошло. Адвокат Винсент с неожиданным для его тучной комплекции проворством вскочил следом и буквально повис на своём подзащитном, не позволяя тому сделать и шага.

Всё произошло очень быстро — ни судебные маршалы, ни сам судья отреагировать не успели. Адвокат силой втолкнул Лютгерта в его кресло и что-то яростно зашипел ему на ухо… Что именно вызвало необъяснимый прилив бешенства подсудимого, осталось непонятным — Винсент никогда не пытался разъяснить этот эпизод, как, впрочем, и сам Лютгерт. Последний в ходе процесса слышал много неприятных для себя откровений — чего только стоят показания Бялка, Одоровски и многих чинов полиции! — но ни до, ни после 7 сентября Лютгерт подобной вспышки гнева не демонстрировал.

По мнению автора, в тот день в суде произошло весьма примечательное событие, которое непременно должно быть объяснено любой версией, пытающейся непредвзято объяснить скрытую подоплёку «дела Лютгерта». В своём месте автор предложит своё объяснение странной вспышке гнева подсудимого, пока же просто необходимо зафиксировать внимание читателя на данном инциденте.

Во время перекрёстного допроса адвокат Винсент осведомился у свидетеля, на каком расстоянии тот находился от увиденной пары — оказалось, что речь шла о нескольких десятках метров — и уточнил: как же тот сумел увидеть и опознать в позднее время людей, которых видел через ограду и к которым не подходил близко? Тем более что люди эти находились в глубокой тени высокого здания… Фейбер бодро заверил адвоката, что это не составляло ни малейшей проблемы, поскольку небо было ясным, и тень фабричного корпуса не особенно мешала видеть детали. Винсент не стал ничего опровергать или доказывать, а лишь пожал плечами и вернулся на своё место, давая понять, что допрос окончен. Между тем заявление Фейбера по сути своей оказалось одной из многочисленных ловушек, в которое угодило обвинение, и в своём месте нам ещё предстоит вспомнить этот легкомысленный рассказ о ясном небе и прекрасной видимости.