Судья Татхилл, явно сбитый с толку всем услышанным, подозвал к себе Динана и Винсента и некоторое время совещался с ними, явно решая, как лучше поступить далее. Было решено остановить допрос экспертов обвинения и допросить полицейского Барни Прюза (Barney Pruese), нашедшего костные фрагменты в печи в подвале колбасной фабрики.

Что и было проделано. Надо сказать, что Прюз уже находился в зале суда, поскольку ему, как и полицейскому Дину [тому самому, который осматривал среднюю ёмкость и нашёл в ней 2 кольца] надлежало удостоверить под присягой тот факт, что выставленные в числе улик фрагменты костей являются именно теми, что были обнаружены во время обыска. То есть Прюз видел и слышал всё, произошедшее в зале заседаний прежде. Полицейский, занимая свидетельское место, разумеется, понимал, что обсуждаемый вопрос гораздо шире происхождения улик — речь сейчас идёт о лично его — Барни Прюза — честности.

И что же он мог ответить в ту минуту? Лишь подтвердить, что все представленные суду фрагменты костей из печи найдены им лично. И именно в печи… И именно вечером 16 мая… И никак иначе! Сказать что-то иное в его положении в ту минуту означало уволить самого себя из полиции без пенсии и после этого с весьма большой вероятностью отправиться в тюрьму.

Ответ его, разумеется, всех удовлетворил — и прокурора Динана, и судью Татхилла. Ну, в самом деле, офицер полиции сказал под присягой, что он нашёл именно то и именно там, что и где было найдено, согласно тексту обвинительного заключения, стало быть, так и есть! Чего же вам более?

На следующий день окружной прокурор Динан, комментируя сообщение адвоката Винсента об опровержении официальной версии, заметил как бы между прочим: «Вчерашний эксперимент не представлял особой ценности с медицинской точки зрения. Ведь поташ [для растворения костей] не использовался.» («Yesterday’s experiment was of no especial interest from a medical standpoint. None of the potash solution was used in any way.») В последующем то обстоятельство, что помещённые в печь человеческие кости предварительно не подвергались воздействию раствора поташа и каустической соды, стал использоваться для обоснования тезиса о нерелевантности следственного эксперимента, проведённого 6–8 сентября в печи колбасной фабрики.

Однако на самом деле довод этот был не просто лукав, а по-настоящему лжив. Ведь если полному уничтожению подверглись прочные, находившиеся в своём естественном состоянии кости, то точно такие же повреждённые и частично утратившие в результате воздействия химически активных веществ кости были бы уничтожены тем более.

Тем не менее сторона обвинения постаралась поскорее перевернуть страницу, связанную с неприятным для неё результатом следственного эксперимента, и сосредоточилась на других аспектах обвинения. В последующие дни эксперты свидетельствовали о составе вещества, найденного на дне центральной ёмкости в подвале колбасного завода, и биологических следах, обнаруженных на складном ноже — том самом, что Адольф Лютгерт передал Кристине Фелдт накануне ареста.

Для дачи показаний повторно вызывались Марк Делафонтейн и Уилльям Хейнс. Теперь они рассказывали об исследовании ножа, который Адольф Лютгерт передал Кристине Фелдт, после чего высказались о природе костных фрагментов, обнаруженных в печи.

Хотя выступления упомянутых экспертов на первый взгляд казались весьма полезными для подкрепления обвинения, тем не менее это было не совсем так. Эксперты сошлись в том, что в тонких зазорах между деталями складного ножа была найдена кровь и некие «волокна мышечной ткани» («particles of muscular tissue»). Честно говоря, сложно представить, как «волокно мышечной ткани» может быть перенесено лезвием остро наточенного ножа из человеческого тела в щель, в которую при складывании ножа убирается это самое лезвие, ну да ладно, будем считать, что так получилось.