Эксперты сошлись в том, что в тонких зазорах между деталями складного ножа была найдена кровь и некие «волокна мышечной ткани» («particles of muscular tissue»). Честно говоря, сложно представить, как «волокно мышечной ткани» может быть перенесено лезвием остро наточенного ножа из человеческого тела в щель, в которую при складывании ножа убирается это самое лезвие, ну да ладно, будем считать, что так получилось. Но даже обнаружение пресловутых «волокон мышечной ткани» мало что дало обвинению, поскольку все упомянутые выше эксперты отказались признать происхождение этих биологических образцов от человека.
И кстати, кровь на ноже они также отказались признать человеческой!
В этом месте им следует отдать должное — эксперты не покривили душой. В 1897 году ещё не существовало ни научной базы, ни практических методик, позволявших определить видовую принадлежность следов крови [как уже упоминалось в этом очерке ранее, такая технология появилась только в 1901 — это так называемая реакция преципитации крови, называемая иногда по фамилиям её создателей «реакцией Чистовича-Уленгута»].
Поэтому обвинение не имело оснований утверждать, что Адольф Лютгерт использовал свой складной нож для расчленения человеческого тела. Происхождение пресловутых «волокон мышечной ткани» и следов крови гораздо разумнее было бы связывать с разделкой рыбы или, скажем, курицы.
Одна из многочисленных газетных публикаций, посвящённая допросам научных экспертов в суде 10 сентября 1897 года. Не подлежит сомнению, что обсуждение экспертами происхождения различных микроследов и малоразмерных объектов стало своего рода «изюминкой» судебного процесса и поразило воображение американского обывателя, далёкого от криминалистики и науки вообще. Современники признавали, что процесс под руководством судьи Татхилла стал совершенно необыкновенным явлением общественной жизни Соединённых Штатов тех лет.
Также в суде неожиданно для всех появился остеолог Джордж Винсент Бейли (George Vincent Bailey), работавший в фонде антропологии Чикагского музея Филда. Бейли являлся коллегой эксперта обвинения Джорджа Дорси, проводившего идентификацию кусочков костей. Адвокат Винсент привлёк Бейли к сотрудничеству, предложив тому растворить в поташе труп собаки и сделать заключение о схожести её костей с фрагментами костей, найденными в подвале фабрики. Бейли выполнил это поручение и подготовил заключение, из которого следовало, что собачьи кости принципиально ничем — ни плотностью, ни цветом, ни шероховатостью поверхности — не отличаются от тех костных частиц, что были обнаружены полицейскими. Отличия нельзя было обнаружить не только при обычном визуальном осмотре и тактильном исследовании, но даже с использованием оптических приспособлений (увеличительных линз и микроскопа).
Винсент сообщил суду о наличии этого заключения, чем вызвал возмущение прокурора, настаивавшего на том, что защите надлежит представлять свою научную экспертизу во время заслушивания свидетелей защиты, а не при перекрёстном допросе экспертов обвинения. Винсент возражал на это, говоря, что он пользуется законным правом оспаривать мнение экспертов, для чего, собственно, и создана процедура их перекрёстного допроса. Чтобы погасить острую полемику между обвинителем и защитником, судья Татхилл решил лично задать несколько вопросов Джорджу Бейли, благо тот находился в зале и его вызов не потребовал бы много времени. Джордж Бейли повторил свой вывод, заявив, что не существует объективных предпосылок утверждать, будто в подвале колбасной фабрики найдены фрагменты именно человеческих костей, а не каких-либо низших млекопитающих.
Хотя Бейли говорил совсем недолго, слова его произвели сильное впечатление на присутствующих в зале. Чтобы как-то сгладить крайне нежелательный для стороны обвинения эффект, произведённый чеканными формулировками Бейли, прокурор Динан заявил, что вопрос о происхождении костей детальнее будет рассмотрен экспертом Дорси, которому предстоит выступить позже. |