Далее последовал вызов и быстрый допрос 10 членов Большого жюри, рассматривавшего в июне обстоятельства исчезновения Луизы Лютгерт. Каждый из этих уважаемых джентльменов сделал практически идентичное заявление, из которого следовало, будто Мэри Саймеринг во время заседаний жюри говорила не то, что позднее утверждала в суде. Опять-таки, что именно она говорила или хотя бы какой темы касались её утверждения, члены жюри сообщать не стали.

Это были очень странные утверждения, которые разумный судья не должен был допускать в ходе процесса, на котором председательствовал. Подобные заявления можно было толковать очень по-разному, а многозначность в таких делах не допустима. Допустимы лишь однозначные утверждения, исключающие различные трактовки! Между тем понимать заявления членов Большого жюри можно было по-разному, например, кто-то мог подумать, что Мэри Саймеринг признала существование интимных отношений с Адольфом Лютгертом, а кто-то — что она сделала некие признания о сумасшествии Луизы, кто-то — нечто иное…

Впрочем, мы можем не сомневаться в одном — Мэри не признавалась Большому жюри в существовании интимных отношений с «колбасным королём». И это совершенно точно! Если бы такое признание прозвучало [даже с оговорками или в предположительной форме], то сторона обвинения не «назначила» бы Кристину Фелдт на роль объекта вожделения Адольфа Лютгерта. Не забываем, что именно интрижка с Кристиной была объявлена стороной обвинения в качестве мотива убийства «колбасным королём» своей жены, и с этой версией прокурор Динан носился вплоть до момента её полной дискредитации самой же Кристиной Фелдт во время суда. Если Мэри Саймеринг в своих показаниях суду действительно противоречила тому, что прежде заявляла на слушаниях Большого жюри, то противоречие это вряд ли носило принципиальный характер. Тем не менее существование такого противоречия дало прокурору Динану формальный повод заявить о дискредитации Мэри Саймеринг как надёжного свидетеля.

Далее последовал ещё один в высшей степени любопытный ход обвинения, который нельзя не прокомментировать. Прокурор Динан, очевидно, был очень обеспокоен тем обстоятельством, что защита уверенно заявила о появлении Луизы Лютгерт в штате Висконсин в первые дни мая, то есть уже после исчезновения из Чикаго. Напомним, что в суде появлялись свидетели, утверждавшие, будто они видели пропавшую женщину в Кеноше и Уитоне, причём она изменяла цвет волос, но оставалась в одной и той же одежде. Данный выпад надо было как-то парировать, и Динан сделал это довольно своеобразно. Он заявил 7 октября, что в суд вызваны важные свидетели из Висконсина, которые опровергнут показания о появлении там в мае Луизы Лютгерт.

То есть они не появились, ничего ещё не сказали и тем более не опровергли, но… они появятся и непременно опровергнут! Подобное утверждение равносильно предложению поверить на слово. С таким же точно успехом прокурор мог встать перед присяжными, положить руку на сердце и произнести что-то вроде: «Уважаемые господа! Даю слово джентльмена, что Луиза Лютгерт не появлялась в Висконсине!» Разумеется, доказательная ценность утверждения Динана о вызове в суд неких важных свидетелей — нулевая, и объективный судья должен был указать заявителю на то, что суд не может принимать к сведению подобные голословные заявления, но… Такое мог сказать непредвзятый судья, но судья Татхилл к их числу не относился.