Таким вот странным демагогическим выступлением окружной прокурор парировал доводы защиты о появлении Луизы Лютгерт в Висконсине, после чего сторона обвинения перешла к следующей части своей контратаки. Теперь объектом дискредитации стал Уилльям Чарльз, который, напомним, дал подробные и очень убедительные показания в защиту Адольфа Лютгерта. Чтобы скомпрометировать Чарльза, окружной прокурор вновь стал вызывать свидетелей, не появлявшихся в суде ранее. Это, конечно же, запрещённый приём, но почему бы и нет, коли судья закрывает глаза на подобные мелочи?!

Три человека — Алекс Суинни (Alex Sweeny), Филип Рейтц (Philip Reitz) и Уилльям Спанда (William Spanda) — следуя наводящим вопросам окружного прокурора, на протяжении почти 2-х часов выливали на Уилльяма Чарльза ушаты помоев. Рассказы их касались того, что можно отнести к деловой репутации последнего. Из сказанного упомянутыми свидетелями следовало, что Чарльз лжив, ненадёжен в делах, а кроме того, должен каждому из них денег. По существу «дела Лютгерта» эти люди ничего не говорили, и из сделанных ими утверждений вовсе не следовало, что Уилльям Чарльз в своих показаниях суду солгал. Как известно, даже остановленные часы дважды в день показывают точное время, поэтому лживость Чарльза вовсе не следовала из его плохой деловой репутации. Но тут необходимо понимать и то, что сама по себе «плохая деловая репутация» Уилльяма Чарльза не могла быть установлена на основании утверждений неких 3-х человек, репутация которых сама по себе требовала подтверждения.

В общем, появление в суде Суинни, Рейтца и Спанды мало того, что нарушило принятые процессуальные нормы, но и рассмотрению «дела Адольфа Лютгерта» по существу никак не способствовало. Если бы судья Татхилл был заинтересован в объективном рассмотрении дела, он бы, безусловно, исключил из материалов процесса показания этих людей как не имеющие отношения к прояснению обстоятельств исчезновения Луизы Лютгерт. Но ничего подобного Татхилл не сделал — к концу судебного процесса он отбросил всякую дипломатию и даже не пытался имитировать объективность.

18 октября после продолжительных и очень эмоциональных речей главных обвинителя и защитника жюри присяжных удалилось в совещательную комнату. Закончился день… второй… третий… Новостей от жюри не поступало. Присяжные лишь заказывали еду и кофе — это означало, что они не намереваются заканчивать обсуждение вердикта в ближайшее время. В принципе, это был хороший знак для подсудимого. Как свидетельствует практика, присяжные быстро возвращаются с вердиктом в тех случаях, когда обвинительный приговор не вызывает особых сомнений и обсуждать по большому счёту нечего. Но если обсуждение затягивается, значит, между членами жюри идут дебаты, и вероятность оправдательного вердикта весьма велика. Причём, чем дольше длится обсуждение — тем выше вероятность оправдания.

21 октября в середине дня члены жюри вернулись из совещательной комнаты. Выглядели они довольно необычно — понурые, уставшие, с опущенными в пол взглядами. Обыкновенно присяжные возвращаются с вердиктом — каким бы он ни был! — в хорошем настроении, поскольку для них это означает окончание возложенной обществом миссии и возможность возвращения домой.

Но в тот день жюри выглядело на удивление удручённым. Впрочем, уже первые фразы, которыми обменялись судья и старшина присяжных, прояснили ситуацию. Оказалось, что жюри не смогло принять ни одну из предложенных формулировок — ни оправдательную, ни обвинительную. По словам старшины, члены жюри потеряли надежду договориться и просят судью распустить их ввиду бессмысленности дальнейшего обсуждения вердикта. Татхилл дважды спрашивал о распределении голосов — из 12 присяжных за обвинение Адольфа Лютгерта голосовали 9, а за оправдание — 3. Судья забрал у старшины формуляр с перечнем фамилий членов жюри и указанием их мнения о виновности подсудимого.