|
Мазила бы вскинулся и ввинтил очередную байку про сталкеров. Леся… Она и так оставалась с ними до конца. При мысли о Лесе пришла боль. Почти физическая. Тимур нахмурился, закрыл глаза. В сознании теперь каждый раз срабатывал какой-то блок, когда упрямая память воскрешала образ Леси. Память воскрешала, а сознание стирало. Словно кто-то задергивал плотную штору, не давая разглядеть, что же там дальше. Страшно. Как на старом детском планшете: вот он, простой и знакомый рисунок, узнаваемые черты лица, глаза, улыбка… Но только соберешься рассмотреть получше, как кто-то резким движением встряхивает игрушку, и изображение стирается. Хлоп, и чистый экран. — Готовь шарманку, — бесцветным голосом сказал Тимур. Слова прозвучали глухо, он словно услышал их со стороны. — Готова, — так же глухо отозвался Ворожцов. — В крайнем доме ничего нет. В следующем — две аномалии. Тимур поправил заметно отощавший рюкзак и пошел через улицу по диагонали к развалюхе, которую и домом-то можно было назвать с большой натяжкой. Осевший забор, потемневшие бревна, прогнившие ставни. Ворожцов бесшумно пристроился рядом, поймал шаг. Тимур машинально отметил, что у них теперь само по себе получалось ходить слаженно — чуть ли не синхронно ускоряясь и притормаживая, останавливаясь как по команде. Одновременно поворачивая и меняя траекторию, будто не просто шли два человека рядом, а были связаны короткой веревкой. Они стали интуитивно чувствовать друг друга. Иногда Тимур угадывал предупреждение Ворожцова за секунду до произнесенного слова, а тот, в свою очередь, замирал, ловя какой-то неосознанный Тимуров жест. Наверное, так ходят напарники, всерьез притертые один к другому. Метрах в пяти от дома Тимур остановился. Прислушался. Даже не к внешним звукам, а скорее к внутреннему голосу. Нет. Все-таки между ними пропасть. Хоть Ворожцов и повторил его маневр с точностью робота. Хоть и стоит вот в шаге, дышит в такт. Хоть сердца их, может быть, и отстукивают одинаковый ритм… Все равно — пропасть. Глубиной в три дня. Шириной в четыре смерти и две жизни. Говорят, настоящие испытания сближают людей, делают их друзьями навек. Дурь. Невозможно крепко сцепиться оборванными краями судеб. Нельзя жить в лохмотьях общей памяти. Дурь это. А реальность вообще слепа к таким восторженным откровениям. Тимур снова почувствовал на виске уголек взгляда. Не стал поворачиваться. Зачем? Он просто поднял обрез и двинулся вперед, к темному дверному проему. Ворожцов тенью скользнул следом… Или это Ворожцов пошел, а Тимур, как тень, прыгнул ему под ноги? Ведь солнце как раз сзади… Какая разница. В голову лезла какая-то ерунда, долбили посторонние мысли, заглушая ледяной хруст пустоты. Смахивая крупицы памяти, как «дворники» сметают капли дождя с лобового стекла машины в ненастный день. Прежде чем переступить порог, Тимур притормозил. Включил налобник и встряхнулся. Нужно было сосредоточиться. Лезть вперед в таком состоянии опасно. |
