|
Второе тело валялось на пороге мастерской. — Умники-ботаники? — не разобравшись, спросил Тимур. — Нет, — отозвался Ворожцов, притормаживая. — Один прямо рядом с прибором умер, второго брат уволок. — О как! — удивился Тимур. — Значит, кто-то еще приборчик врубал? — Наверно. — Ворожцов восстановил дыхание и покосился на седовласого. — Откуда им было знать, что это за штуковина и как она настроена… — То-то я гляжу, как их в глубокий пенсионный возраст вогнало, — кивнул Тимур и сплюнул, чувствуя, как его начинает подташнивать. — Сколько времени прошло? Ты не засек? — Не засек. Минута или больше уже… — А где аномалия? — спросил Тимур, со скрежетом отворяя решетчатую калитку. — Там же, где прибор, — мотнул головой Ворожцов. — Внутри. Тимур хотел включить налобник, но увидел, что внутри горит свет. Замедлил шаг. — Что за хрень? — Аномалия, — сказал Ворожцов. — Заходи уже. Тимур переступил высохший труп, распластанный на пороге, и вошел внутрь. Здесь действительно когда-то была мастерская местного плотника или слесаря. А может, и того, и другого в одном лице. По левую руку стоял искромсанный стамесками и временем верстак. Вдоль стен темнели круги для циркулярок. Посреди мастерской возвышался трехногий штатив с причудливым прибором, напоминающим телекамеру. А за ним переливалась радужным сиянием аномалия. Завораживающая. Будто живая. Таких Тимур еще не видел. Рядом со штативом белели кости. По всей видимости, это были останки ученого. Ворожцов встал рядом. Дошли. Продрались, чтобы воплотить в жизнь сумасшедшую идею, возникшую на перемене в школьном туалете. Они хотели всего лишь немного повзрослеть, чтобы предки не шпыняли, как маленьких, чтобы девчонки воспринимали всерьез, чтобы… Тимур засомневался. Перевел взгляд на чернеющий на фоне перламутрового марева прибор. Одно движение. Хлоп, и Тимур станет на пару лет взрослее. И отец больше не будет тюкать его всякими боксами и армейскими приколами, а мать перестанет наконец воспринимать как несмышленого сыночка, которого надо пристроить в хороший вуз. Хлоп… Тимур вздрогнул. Перед глазами возник образ Леси. Яркий, пугающе знакомый, он проступил сквозь сияние аномалии, вырвался из памяти и вломился в сознание, разрушая все преграды и снося к чертовой матери все блоки. Образ вихрем влетел в сердце. Заполнил собой все вокруг. Тимур почувствовал, как дрогнули веки, роняя на щеки обжигающие слезы. — Минута, — громыхнул в ушах голос Ворожцова. — Пора. — Да, — неслышно сорвалось с губ Тимура. — Успею. Он поднял дробовик, ставший вдруг легким, как игрушечный, и выстрелил. Оглушительно громыхнуло. Дробь снесла ножку штатива и ушла в угол. |
