– Зато я, кажется, познакомился с дикой кошкой, во всяком случае, мы теперь с тобой на «ты». Кошка, правда, какая то…

– А ты скотина, жестокая и трусливая. Если именно это сидело внутри рафинированного самовлюбленного фата, то я здорово разочарована. Твое место в анатомическом музее, в стеклянной банке, от женщины тебе требуется только боль. Ты не лучше мальчишки, который мучает несчастную кошку.

– Не надо было меня дразнить, ученица.

– Почему? Может, еще чему то научусь.

* * *

Луч над башней появился вновь, на этот раз всего на секунду другую. Верхушка решетчатой конструкции принялась вращаться. Кто то крикнул, и словно в ответ заревела сирена.

– Над башней ничего нет, – бесстрастно констатировала Жаклин. – В небе, насколько я различаю, тоже.

Теперь они стояли рядом, бывшая ученица держала его за руку, словно боясь отпустить. Недавнего разговора словно не было.

Из казармы уже выбегали солдаты, усатый сержант пытался их выстроить, но тут башня заговорила вновь.

Рдах! Р радх! Рдах дах дах! Дах дах!..

– Пулемет, – удивился Анри Леконт. – Когда они его туда затащили?

Рдах дах дах дах! Дах!..

Луч снова ожил, врезавшись в пустоту над замком – и уткнулся в черную точку. Жаклин негромко вскрикнула. Уже не точка, темный силуэт камнем падал вниз. Облегающий черный костюм, лётный шлем, тяжелые очки «консервы».

– Ах х! – негромким эхом пронеслось над двором.

Глухой удар, тело недвижно застыло на мокрой от недавнего дождя земле. Бывший учитель, сам не понимая, что делает, сотворил крест.

– «А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе́ в сонме богов…»

7

За покрывалом сна, таким же тонким, как серое казенное одеяло, казарма, очередная, им уже потерян счет. Жаловаться грех, скучные кирпичные стены в старой побелке все таки лучше сырого блиндажа или загаженного окопа. Война, вроде кончилась…

Гефрайтер, нет, уже унтер офицер Иоганн Фест, нагрудный знак «Ударная пехота», глубоко вздохнул во сне. Для кого кончилась, для кого нет. Сейчас разбудят и пошлют штурмовать Мюнхен, хоть он не баварец, и полк не баварский. Выступавший вчера депутат клялся, что никакого штурма не будет, комиссары вот вот сдадутся, но это вряд ли. Говорят, в городе массовые расстрелы. И не откажешься, трибуналы работают не только у красных.

…Вот вот разбудят. Сейчас! Кто то уже вошел, стоит у дверей возле дневального.

Доктор Иоганн Фест посочувствовал парню на железной койке. А все принципиальность, заплатил бы батальонному врачу и был бы уже дома. Нельзя! Верные камрады, полк, с которым уже успел сродниться, долг, честь. Эх, молодость, молодость! Парень волнуется зря, никто до рассвета не потревожит, а завтра сообщат, что Мюнхен пал. И будет новая казарма, но уже в баварской столице возле Пинакотеки, там он познакомится с Шейхом…

Доктор Фест хотел уже попрощаться и уйти дорогами сна дальше, когда внезапно услыхал шаги. Нет, не от дверей, где дремлет дневальный, не от окна…

Ближе, ближе, ближе…

Кто то стоит у койки. Жаль, не увидеть, черная пелена закрыла нестойкий мир…

– Подъем, унтер офицер! Уходи отсюда немедленно! Немедленно, слышишь?

Знакомый голос ударил, словно гром. На миг показалось, что это Лиске, ветеран гауптштурмфюрер, когда то указавший путь к воротам бывших кадетских казарм. Но уже выныривая из зыбкого сонного омута (сорок секунд, время пошло!), Иоганн Фест увидел Его. Недвижный холодный лик, словно выкованный из стали, зеленые глаза, узкие тонкие губы…

– Камрады, камрады, вставайте!.