– Не согласна! – отрезала она.

Бажюль поморщился, вновь повернулся к врачу.

– Ну?

– Н нет! Пусть сначала подпишет! Пусть подпишет!..

* * *

В каюте охранники сорвали с нее повязку, но уходить не спешили. Один, ростом повыше, схватил за плечо, притянул к себе.

– Может, сейчас? Чего ждать то? Генератор помех я взял, никто ничего не узнает.

Соль рванулась, попытавшись вырваться из цепких рук. Не удалось.

– Законник не одобрит, – возразил второй, поморщившись. – Принципиальный! Если эта пожалуется, загремим на остров в Южном океане. Ничего, как только куколке сделают первый укол, она сможет лишь улыбаться и хихикать.

Охранник наклонился, поглядел ей в глаза.

– Значит, готовься. Буду первым!..

Отпустил, но напоследок сильно толкнул в грудь, отбросив на койку.

– До скорой встречи! – хихикнул второй.

Хлопнула дверь.

* * *

– Ты скоро станешь взрослой, девочка, поэтому слушай, – сказала ей как то мать, рыцарственная дама Мария Елизавета. – Есть вещи, которые женщина не может допустить. «Честь дороже всего!» – девиз рода Руэргов. Сейчас открою тебе тайну, которую узнала от матери, твоей бабушки. В нее посвящают перед совершеннолетием, но мы на Земле, а я надолго улетаю…

– Но это самоубийство! – поразилась Соль, выслушав. – Христианство велит все претерпеть!..

Мать взглянула сурово.

– Ты названа именем Святой Соланж Беррийской, не покорившейся, но вступившей в бой с насильником, защищая свою честь. Рыцарь без меча во всем подобен рыцарю с мечом, пусть он и без меча. Если нет стали, тебе послужит слово. Слушай и запоминай!

Дева Соланж стояла на коленях в узкой, похожей на пенал, каюте и слово за словом повторяла то, что когда то запомнила. Пока неслышно, даже губами не шевеля. В решающий час это следует произнести громко, не щадя сил. «У нас очень хорошие врачи!», – сказал ей допросчик с Лубянки. Не помогут! А там… А там пусть ее рассудят те, кто имеет на это право.

– Христианство пришло и уйдет, – рассудила мать напоследок – Честь рода останется. Наши предки – друиды племени битуригов из Аварикума, о них писал еще Цезарь.

Рыцарственная дама Мария Елизавета соблюла честь рода, оставшись в обреченном лазарете на станции Транспорт 2, и погибла вместе с ранеными.

* * *

Потолок взлетел куда то вверх, в неимоверную высь, стены, напротив, почти сомкнулись, превратив каюту в тесный склеп. Сил уже не оставалось, она могла только лежать. Глаза открыты, если сомкнуть веки, окажешься во тьме, словно в забитом гробу.

Страшно…

Серебряная иконка осталась в прежней каюте, молитва не шла на ум. В Москве, у безбожников коммунистов, все средства дозволены, но здесь, среди земляков… Учение «чистых» не отрицает добровольный уход из жизни, но только как сознательный шаг в знак презрения мирских благ, а не как бегство. На костер ее предки восходили своими ногами и не страшились взглянуть Смерти в глаза.

Господи, укрепи, подскажи, вразуми!..

Соль понимала – медлить опасно. Сейчас ворвутся, закатают рукав, вонзят иглу.

Не гестапо, не чекисты, такие же клементийцы, как она сама. Нет даже последнего утешения рыцаря – пасть в бою с врагами.

Значит, так ей выпало. Соланж Беррийской пришлось ничуть не легче.

Соль приподнялась на локте, принявшись в который уже раз осматривать узилище.