Тишину распороли выстрелы.

Над головой Киллиана разлетелась стеклянная стенка теплицы.

Два выстрела. Третий.

Это была не миссис Лавери или, боже сохрани, Хелен. Нет. Стреляли изнутри.  Коултер предусмотрительно вооружился.

Киллиан упал на землю и по‑пластунски пополз между деревьями, растущими в горшках из красной терракоты.

Над головой просвистели еще две пули, тяжелые, увесистые, наверняка выпущенные из револьвера тридцать восьмого калибра.

Сколько всего было выстрелов? Пять?

Киллиан приподнял руку и осторожно помахал в лунном свете ладонью.

Еще один выстрел, звон стекла, а затем характерный щелчок. Коултер не сможет мгновенно перезарядить пушку.

Медлить было нельзя. Киллиан рывком поднялся на ноги и подбежал к укрытию Коултера.

Коултер полз к запасному выходу.

Киллиан дал короткую очередь из автомата в дверь теплицы. Коултер дернулся, обернулся, бросил револьвер на землю и поднял руки.

– Ты не застрелишь безоружного, – прокряхтел он.

Киллиан подошел к нему, держа автомат правой рукой за рукоять, а левой обхватив магазин.

Его накрыло волной депрессии.

Еще до того, как Киллиан начал действовать, на него напала грусть.

Он глубоко вздохнул.

Как хочется сделать все спокойно и не спеша…

Но сирены выли почти у порога.

Коултер встал около двери теплицы так, чтобы Хелен или миссис Лавери могли его заметить из дома. Надеялся на помощь.

А Киллиану требовалось уединение.

– Сядь, – скомандовал он.

Коултер сполз вниз и застыл, прислонившись к двери и упираясь головой в ручку замка. Киллиан присел перед Ричардом на корточки.

– Что ты собираешься делать? – Коултер дрожал.

Его лицо было белее мела, голубые глаза при свете луны казались почти черными. Осколками стекла ему порезало щеку, и из раны на землю капала кровь. Одет Ричард был в простую черную футболку и пижамные штаны с гоночными машинками.

– Что это, апельсины? – спросил Киллиан.

– Лайм и лимон, – отозвался Коултер.

– Лайм и лимон…

Мужчины посмотрели друг на друга.

Киллиан вздохнул и поднял автомат.

– Подожди! Почему ты хочешь меня убить, почему? – жалобно захныкал Коултер.

– Я хотел бы сказать, что мне жаль это делать… Но я видел фильм. Я слышал об абортах.

– Подожди. Киллиан, подожди! Они были старше, чем ты думаешь. И совершенно добровольно принимали в этом участие. Их никто не насиловал. Мы им заплатили, черт возьми! Сделали подарки. Купили их молчание.

– Нисколько не сомневаюсь, что так все и было. Я уверен, что ты и твой дражайший друг Дермид Макканн действительно позаботились о том, чтобы никто из них не заговорил.

– Киллиан, все было не так. Совсем не так. Ты помнишь семидесятые в Белфасте? Шла война. И жизнь была совсем другая. Ну… как в Берлине в сорок пятом. Не существовало никаких правил. Каждый день – взрывы и пожары. Стрельба. Помнишь? А я в то время управлял борделем. Посреди всего того безумия. Хоть какая‑то возможность повеселиться. Вот и все. Это было неплохое дело. Объединяло нас, несмотря на разногласия.

– Ты называешь это весельем?!

– Прекрати быть таким ханжой, Киллиан. Это же Ирландия. В сиротских приютах, исправительных домах и монастырях происходят намного худшие вещи. Это давно не новость. Полиция давно знает об этом, но и они помалкивают.

– Так вот почему тебя никогда не посвятили бы в рыцари, – задумчиво произнес Киллиан, когда к визгу сирен добавился рокот вертолета.