Вино текло рекой.

Завязался непринужденный разговор.

Хелен рассказывала о своем детстве в Южной Италии, о начале модельной карьеры, о том, как она приехала в Дублин на какое‑то автошоу, о первой встрече с Ричардом. Она упоминала Париж, Лос‑Анджелес, Милан, Лондон, Нью‑Йорк, и, в отличие от большинства моделей, с которыми встречался Киллиан, Хелен действительно знала эти города, а не только выставочные центры или павильоны Брайант‑парка. Ему нравилась Хелен, он ощущал расположение Коултера. Для человека с таким положением вряд ли было обычным делом ужинать в обществе своего наемного работника. Киллиан понимал, что причина оказанной чести крылась отнюдь не в его яркой личности. Он не был словоохотлив, если только разговор не касался дел, не знал анекдотов, стеснялся рассказов о своем неблагополучном детстве, о Нью‑Йорке, о «работе» в Белфасте. Да, у него было в запасе множество историй, правда вряд ли рассчитанных на женские уши. Но он умел слушать, потому, не перебивая, улыбался акценту Хелен и кивал рассказам Ричарда о лондонских знаменитостях.

Киллиан действительно был хорошим слушателем. По словам Шона, это было самое яркое достоинство приятеля. А в Ирландии еще и достаточно редкое.

Сидевшие через два стола от Коултера его телохранители старались быть как можно более незаметными, но Киллиан их вычислил сразу же. Китайцы. Трое парней. Маленькая сплоченная группа. Не большого ума, конечно, зато с отлично накачанными мускулами.

Они пристально наблюдали за ним, и, когда Киллиан прикоснулся к руке Ричарда, один из телохранителей угрожающе оскалился. Но позже телохранители расслабились: в ресторане полно посетителей, обслуживание – безупречное, еда – выше всяких похвал.

– До того как здесь высадились португальцы и назвали поселение «Макао», оно называлось Зеркало Устрицы или Зеркальное Море, – пояснил Коултер. – Это дар океана, и сейчас это особенно верно, учитывая, сколько тут всего понастроено на отвоеванной у моря земле.

– Согласен, – откликнулся Киллиан.

Он сидел на одном из лучших мест в зале и наблюдал в окно, как Южно‑Китайское море, утонувшее в темноте, изредка озаряют прожекторами контейнеровозы, проплывающие мимо подобно огромным светящимся обитателям морских глубин.

Киллиан взглянул на Ричарда и Хелен. Они держались за руки под столом, как дети. Казалось, Хелен искренне любит Коултера и он отвечает ей взаимностью.

Киллиан вслушался в рассказ Коултера и каждый раз смеялся именно тогда, когда смеялась Хелен.

Коултер всячески принижал свои достижения, шутил, но за шутками отчетливо прослеживался все тот же образ фермерского мальчика, воспитанного в пресвитерианской вере, работающего от зари до зари.  Он никогда не упоминал о том, что же помогло ему в семидесятые стать тем, кем он является сейчас; по его словам, он просто оказался в нужное время и в нужном месте и сумел каким‑то образом верно распорядиться своей удачей.

Большинство богатых людей предпочитает не выдавать своих тайн и все успехи списывать на удачу, а не на свой труд. Впрочем, Киллиана не интересовал «путь наверх», да сейчас это было и неважно.

Они выпили уже две с половиной бутылки дорогого вина, и у Киллиана шумело в голове. Он попрощался. На выходе из туалета он столкнулся с одним из телохранителей, которому случайно понадобилось облегчиться в то же самое время, либо, что более вероятно, китаец собирался разобраться с ним.

Киллиан «позаимствовал» бумажник телохранителя и, припомнив план маршрута к одному из президентских сьютов, который сообщил ему Коултер, пересчитал купюры, на которых было слишком много нулей.

Кому‑то из уборщиц завтра ну очень крупно повезет с чаевыми…

Киллиан приложил к двери карту‑ключ и вошел в номер.

На полу лежал большой серый конверт. В нем была подборка документов о Рейчел Коултер и записка от Тома Эйкела, еще раз приносившего извинения за то, что ему так и не удалось еще раз встретиться и не спеша поговорить с Киллианом.