|
. Из казематов неслась строевая: Мундир черный надеван. - На ученье выезжать, Нам ученье не мученье, Между прочим - тяжело Тем временем, пока гарнизон распевал песни, а офицеры приняли на себя очередные заботы по обороне, Исмаил-хан Нахичеванский тихонько пробрался в кабинет Пацевича и прочно засел на продырявленном стуле начальника гарнизона. Это узурпаторское решение поселилось в голове Исмаил-хана как-то сразу - почти одним судорожным сокращением его скудных мозговых извилин. Просто хан, после разговора с Клюгенау, прикинул на весах "Табели о рангах" свое звание подполковника, и оно, тяжело брякнув, перетянуло все остальные, бывшие в гарнизоне, что и решило дальнейшее поведение Исмаил-хана. Отыскав полковые печати, подполковник спрятал их у себя. Начальника определяло его первое распоряжение, и за этим дело у хана тоже не стало, - первое распоряжение тут же состоялось: было велено поймать и повесить Хаджи-Джамал-бска, которого подполковник имел основание опасаться, но лазутчика в крепости уже не оказалось. Далее, взломав печати на денежном ящике, Исмаил-хан денег в нем, к великому своему прискорбию, не обнаружил, но зато выгреб оттуда на стол около полусотни новеньких Георгиевских крестов для солдат. Пацевич, по всему видать, был не охотником до поощрений и держал эти кресты у себя втуне... Взволнованный, юнкер Евдокимов прибежал к Штоквицу, у которого собрались офицеры, и сообщил еще с порога: - Господа, вы посмотрите, что делает Исмаил-хан! - А что? - Он раздает кресты. Полюбуйтесь, господа, - юноша показал зажатый в кулаке крестик, - я тоже получил. Карабанов нервно рассмеялся. За ним громыхнул Ватнин, и юлько Штоквиц остался серьезен. - Прощайте, священные минуты Баязета, - торжественно изрек барон Клюгенау. - Сегодня последний день твоей бескорыстной защиты! Штоквиц двинул кулаком по столу: - Что за черт! Какие кресты? И почему именно Исмаил-хан раздает их по тарнизону? Юнкер аккуратно положил свою награду на стол перед комендантом. - Ну как же вы не понимаете, - ответил on. - Нахичеванский хан дорвался до власти, и теперь... - Что-о? - разинул рот Штоквиц. - До какой это власти? Чго вы хохочете, Клюгенау? Прапорщик не скрывал своего смеха: - Не обязан же я плакать, господин комедант. если нахожусь в балагане. Правда, за вход в этот балаган некоторые расплачиваются своей кровью. Однако смешное всегда остается смешным.,. Ватнин брякнул об пол шашкой, ладонью снизу вверх взъерошил бороду. - Охо-хо! - вздохнул он, - Противу звания не попрешь: он, как мы ни крутись, а все же подполковник... И капитан Штоквиц, как следует подумав, сказал: - Господа, мы здесь люди все свои, я буду говорить откровенно! Надо что-то изобрести такое, чтобы освободить гарнизон от полководческого гения Исмаил-хана. - Но печати-то уже в его руках, - хмыкнул Карабанов. - Печать - не честь. Ее можно дать хану подержать, а потом отобрать, - ответил Штоквиц, и тут ему доложили, что Сивицкий закончил оперировать Пацевича.,, Сивицкий велел Китаевскому снять с оперированных очагов турникеты и проследить, когда у полковника начнется рвота. |
