- Буду... буду! - кричал он, мотая головой. - Как вы не поймете, что буду?.. Я не могу теперь...
Долли подняла его голову, поцеловала в лоб.
- Вы... мужчины! - сказала она с презрением. - До чего же вы слабые создания... Легко быть смелым на войне, но попробовали бы вы быть смелыми в будни! Нет, вы гордитесь своими рубцами и шрамами, полученными в дурацких бойнях, но когда случается беда, вы на коленях подползаете к нам... Зачем?
Карабанов встал.
- Я буду драться, - сказал он. - После Баязета мне убить человека - раз плюнуть! Прощайте, княжна. Вы удивительная женщина!..
Карабанов тут же отправился на почту и по дороге долго перебирал в памяти имена людей, на которых он мог бы положиться.
И оказалось, что он знает только одного такого человека - барона Клюгенау, которому и отправил телеграмму следующего содержания:
"Вы любите наблюдать жизнь. Приезжайте скорее, и вы станете свидетелем необыкновенного зрелища. Всегда ваш Андрей Карабанов".
Клюгенау вскоре приехал. Выслушав подробности, он не сразу согласился играть роль секунданта.
- Я давно завидую мудрости древних, - сказала он. - Как было все хорошо и просто. Известный циник Крат однажды получил по морде. Выходя гулять, он стал навешивать на место синяка дощечку, на который было написано: "В это место меня ударил Никодромос!"
И все афиняне были на стороне циника, возмущаясь поступком Никодромоса. Чтобы и вашему князю ограничиться привешиванием дощечки!
- Не мудрствуйте, барон, лукаво. Ему теперь пришлось бы навешивать несколько дощечек.
Клюгенау крепко задумался:
- Да-а, это весьма прискорбно. Мне, честно говоря, не хотелось бы видеть вас в гробу, Карабанов... Однако я со своей стороны приложу все старания, чтобы вам, как писал Пушкин, было "приятно целить в бледный лоб!"...
7
В книгах, прочитанных в далеком детстве и снова встреченных уже в зрелом возрасте, всегда есть какая-то нежная прелесть, словно в первой любви. Карабанов до полуночи перечитывал стихи Ершова и завидовал дурачку Ивану - хорошо ему было скакать на своем Горбунке в сказочном царстве!
Но время уже близилось к рассвету, и дочитать альбом со стихами не было сил. Листанул его Андрей от конца и прочел последнее:
Враги умолкли - слава богу,
Друзья ушли - счастливый путь.
Осталась жизнь, но понемногу
И с ней управлюсь как-нибудь...
Это ему понравилось, он подчеркнул стихи ногтем и, поворачиваясь носом к стенке, сказал:
- Ничего... управлюсь!
Его разбудил Клюгенау:
- Вставайте, Карабанов. пора..
Наскоро умылся Андрей свежей водой, есть ничего не стал - на случай ранения в живот (Баязет его многому научил), и они спустились вниз, где их ждала коляска.
- Не опоздаем? - спросил Андрей.
Его тревожило время: опоздай они всего на десять минут, а поединок может считаться проигранным, так как не явившийся в срок считайте струсившим.
Клюгенау сладко зевал в ладошку:
- Успеем...
Дорога была пустынна. На травах лежала серебристая роса, в долинах тонкими волокнами расползался туман. |