Изменить размер шрифта - +
Закурив из портсигара последнюю румынскую пахитосу, завернутую в лист кукурузы, которую он хранил как память о Валахии, штабс-капитан направился к солдатским бивуакам. Возле одного котла, вместо того чтобы отдыхать, солдаты плотно обступили костер и подламывались от дружного хохота. Юрий Тимофеевич подошел ближе, ему уступили место.
     Увидев старого гренадера Хренова, офицер невольно удивился, что вместе с ними идет на Баязет этот заматерелый беззубый вояка.
     - Ты кто такой, дед? - спросил Некрасов.
     - Я есть кавалер георгиевский. И, ежели што, так вот оно где! - И Хренов расправил свои кресты.
     - За что же ты вот этот получил?
     - За рубку леса, ваше благородие. Мы о ту пору, когда чечню замиряли, всё больше лес рубили. Лихое дело!..
     - А этот? - снова спросил Некрасов, показав на маленький согнутый крестик.
     - За взятие Ахвы.
     - Такого аула нет, - поправил его Некрасов. - Есть Ахты.
     - Так точно: Ахты, - бодро откликнулся дед. - Только не посмел я ваше благородие на "ты" звать.
     Некрасов хмыкнул в усы:
     - - Ну, ладно. А винтовку-то где взял?
     - Его высокоблагородие господин Хвощинский велели дать.
     Они меня помнят: вместях на Каре ходили, под Гунибом с мюридами резались... А службу, - похвалился в заключение старый, - я еще при Лексей Петровиче Ермолове, царствие ему небесное, начал.
     При нем-то везло мне, а при Паскевиче меня эвон сюды пулей вжикнуло, при Воронцове сюды меня секанули. Весь я, как есть тут, русский солдат, и перечить мне никакая турка не моги. Как что - так в рожу!
     - При многих же ты начальниках служил, дед.
     - Ой при многих, ваше благородие, - вздохнул Хренов, слегка затуманившись. - Отцы были командиры!
     - А где же твои зубы, старина?
     - Да командиры и повыбивали. Кому же еще!..
     Подошел юнкер Евдокимов, посмеялся со всеми вместе и посоветовал от наивной души:
     - Шли бы вы, отец мой, в деревню к себе да на печку к старухе, коли отслужили свое... Сейчас в России-то хорошо: снега тают, петухи кричат, бабы блины пекут...
     - А я, ваше благородие, - обиделся Хренов, - отродясь на печке не леживал и деревни у меня никакой нету... Сызмальства при войсках состою. И дороги домой тоже не помню. Сказывают, будто я курский какой. По выговору, значит. А шут его знает, этот выговор. Рази же по одному выговору свой дом отыщешь?
     - Как же ты жил-то, Василий Степанович? - полюбопытствовал Дениска Ожогин.
     - А как жил? - Хорошо... Россию навестил, только отвык - тихо уж больно. А здесь в любом углу дерутся. Я и повернул обратно.
     В горы. Ходил больше. Меня помнят. Да и кресты. Где по гарнизонам, где и по вольным. Попрошу чего - дадут. Иной раз и побьют.
     На свадьбу попал. Подвыпил да и вспоминать стал, как Шамиля замиряли... Я, говорю, сейчас всех вас. И, значит, показываю: коротким - коли! А там Шамилева родная сидела. Меня - в шоры. Ну, да я не в лесу найденный. Схватил что потяжелыпе. А гостей много.
     С тыщу! И давай, и давай. Как снопы лежат...
     - Ой и врать же ты, дед! - засмеялся Дениска.
     Хренов не обиделся:
     - - Дык кому же запрещено? Хошь ты ври, хошь я буду. Котел-то общий. А там выхватывай что послаще!.
Быстрый переход