В лиловый сумеречный час, когда спина и взгляд

              От стула и конторки оторвутся, а человечий

                                                 двигатель дрожит

              И ждет, как ждет такси, стуча мотором,

                        Я, Тиресий,

              Мятущийся между своих двух жизней, я, слепой

              Старик с обвислой женской грудью, вижу,

              Как сумеречный час лиловый вновь ведет домой

              Из плаванья матроса, и под крышу

              Свою вернулась секретарша: разожгла

              Плиту, готовит ужин, достает консервы.

              А за окном полощется белье,

              Трепещет на ветру, рискуя вниз сорваться,

              Бельем завален и диван (кровать ее) -

              Чулки, бюстгальтер, пара комбинаций.

              А я, старик с увядшими сосцами,

              Увидел все и предсказал конец:

              Сам принимал таких гостей - юнец

              Прыщавый - страховой агент, однако

              Самоуверен и нахален до предела,

              Как будто без него все страховое дело, -

              Как брэдфордский миллионер без фрака.

              Она устала, ужин завершен,

              Он полагает, можно без опаски

              Начать игру, ее ласкает он,

              Она бесстрастно терпит эти ласки.

              Он распалился: вот уж в наступленье

              Идут, преграды не встречая, руки,

              Он словно рад ее бесстрастью, лени -

              Не ропщет самолюбие от скуки.

              (А я перестрадал все наперед,

              Как будто сам на том диване был,

              Ведь у Фиванских я сидел ворот,

              В Аиде среди падших я бродил.