– Так рано? – спросила она и расхохоталась.

Оливер, словно бокал с вином, поднял чашку с чаем.

– Это действительно рано. Я на девять лет старше тебя, но и то не уверен, что стал взрослым.

– Конечно, стал, не сомневайся. Ты ни от кого не зависишь. И никогда не зависел, не то, что я.

– У независимости тоже есть свои плохие стороны, – задумчиво произнес он, отвернувшись к окну. – Ты привыкаешь к заведенному порядку, ходишь в одни и те же места, делаешь одно и то же и начинаешь забывать о том, что на свете есть что‑то другое.

– Почему?

– Нет времени. Во всяком случае, когда я решил стать журналистом номер один у себя в Лос‑Анджелесе, времени ни на что другое просто не оставалось.

– А теперь ты – без пяти минут журналист номер один Нью‑Йорка, – добродушно заметила Беттина. – И что дальше?

– Да нет, все не так, Беттина. Знаешь, чего я хотел? Быть как Айво, стать издателем крупнейшей газеты в Нью‑Йорке. И знаешь, что случилось? Мне вдруг стало на все наплевать. Я люблю свою работу, обожаю Нью‑Йорк и впервые за сорок два года не задумываюсь о том, что будет завтра. Я просто наслаждаюсь жизнью – сегодня, сейчас.

– Я очень хорошо понимаю тебя, – улыбнулась Беттина и невольно, не отдавая себе отчета в том, что делает, потянулась через стол к Олли, и Олли потянулся к ней, и они долго, не переводя дыхания, целовались. Наконец, Беттина отстранилась и простодушно спросила:

– Как это произошло?

Она хотела все обратить в шутку, в пустяк, но он не воспринял ее беззаботный тон. У него в глазах появилось серьезное выражение.

– Мы долго к этому шли, Беттина. Не было смысла отрицать это, и Беттина кивнула:

– Наверно, ты прав. – Помолчав немного, она сбивчиво заговорила: – Я думала… мне казалось, что мы… что мы останемся только друзьями.

Он обнял ее и сказал:

– Мы непременно останемся друзьями, но я давно хотел признаться вам кое в чем, миссис Дэниелз, да все никак не отваживался.

– В чем же, мистер Пакстон?

– В том, что я люблю тебя. Очень люблю.

– Ах, Олли, – она со вздохом уткнулась лицом в его грудь, но он приподнял пальцем ее подбородок и осторожно заставил посмотреть ему в глаза.

– Почему ты отворачиваешься, Беттина? Ты сердишься на меня? – допытывался он, мрачнея на глазах. Беттина помотала головой, но во взгляде у нее появилось разочарование.

– Нет, не сержусь. На что же мне сердиться? – сказала она, и голос ее становился все тише. – Я тоже люблю тебя. Но я раньше думала… между нами все было так просто…

– Тогда иначе и быть не могло. Ты была замужем. А теперь – нет.

Она кивнула, все еще обдумывая что‑то, а потом честно посмотрела ему в глаза:

– Больше я никогда не выйду замуж, Олли. И хочу, чтобы ты меня правильно понял. – Она казалась страшно серьезной,

говоря ему это. – Ты сможешь примириться с этим?

– Я постараюсь.

– Ты имеешь право жениться, потому что ни разу не был женат. У тебя есть право иметь жену и детей и все прочее, но я хлебнула чашу сию и больше не хочу.

– А чего же ты хочешь?

Он легонько обнимал ее и словно ласкал взглядом. Беттина задумалась лишь на секунду.

– Общения, привязанности, чтобы было с кем посмеяться, чтобы рядом был мужчина, который уважал бы меня, мою работу и любил бы моего сына…

Она замолчала, не сводя глаз с Оливера. Он первый нарушил молчание:

– Это не так уж много, Беттина. Она уютно пристроилась у его плеча, словно котенок у камина.