– Это правда? Он засмеялся:

– Да, мэм, правда, правда. – И, немного погодя: – Ты знаешь, я ужасно рад твоему возвращению, Беттина. Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить такое.

– Полагаю, это можно было предвидеть. Единственный человек, который упорно не хотел смотреть правде в глаза, – это я.

Оливер с пониманием кивнул:

– Да, должен признаться, и я боялся, что произойдет нечто подобное. Ведь он полностью порвал всякое общение с тобой. Правда, я надеялся, что он просто рассердился и решил тебя проучить, а потом у вас все наладится.

– Как видишь, не наладилось, такая уж я невезучая. – По ее лицу опять пробежала тень, но потом она чуть откинула голову и спросила: – Кстати, когда ты последний раз виделся с Айво?

– С того прощального ужина мы не виделись, – ответил Оливер.

– Я звонила ему под Рождество. Сказала, что возвращаюсь. Он собирался провести праздничные дни с друзьями в Лонг‑Айленде, но сегодня уже будет дома. Мы договорились завтра вместе пообедать. – Беттина радостно посмотрела на Олли. – Хочешь присоединиться?

Олли отрицательно покачал головой, никак не объяснив свой отказ. Тем временем лимузин подъехал к отелю, посыльный взял сумки, и они поднялись в тот же номер, который чудом оказался не занят. Два бизнесмена из Лондона, поселившиеся в нем сразу после Беттины, уехали в Англию сегодня утром.

– Теперь уж точно все так, словно я вернулась домой, – сказала Беттина.

Александр поспешил в свою комнату. Дженнифер, его прежняя сиделка и воспитательница, обещала прийти завтра утром. Беттина собиралась предложить ей теперь постоянную работу, ведь они окончательно перебрались в Нью‑Йорк.

– Хочешь ужинать, Олли?

– Нет, спасибо.

Тогда она заказала в номер гамбургер для Александра и бифштекс для себя, села на длинный диван и провела рукой по спутанным волосам.

– Завтра же начну искать квартиру. Вдруг Олли подошел к ней и сел рядом. Глаза его печально смотрели на Беттину.

– Беттина…

– Боже милосердный, что с тобой? Ты выглядишь так, словно потерял лучшего друга.

Он молча кивнул, и по щеке его скатилась слеза.

– Олли! В чем дело, Олли?

Она наклонилась к нему, и он обнял ее, при чем так, что Беттина почувствовала: он хочет утешить ее, хоть и сам нуждается в утешении.

– Олли, в чем дело? – прошептала Беттина.

– Девочка моя, я не хотел говорить тебе в аэропорту: вчера поздно вечером произошло непоправимое.

Он крепче обнял ее, а Беттина, задрожав, отстранилась.

– Олли?.. – Посмотрев на него, она подумала, что догадалась, и в ужасе предположила: – Закрыли мою пьесу? Сняли спектакль?

Он улыбнулся и покачал головой.

– Нет, ничего подобного. – Потом тяжело, шумно вздохнул и взял ее маленькую ладонь в свои большие руки. – Беттина, это с Айво. – Он прикрыл на мгновение глаза и закончил: – Он умер вчера, поздно вечером.

– Айво? – вскричала Беттина и резко поднялась с дивана, уставившись дикими глазами на Оливера. – Не может быть, я говорила с ним два дня назад, он собирался на Лонг‑Айленд. Он… – и она без сил опустилась на диван, заглядывая в глаза Пакстону. – Айво… умер? – Потоком хлынули слезы, и Беттина припала к груди Оливера. – Олли, нет… Только не Айво… не Айво… нет…

Он проводил ее в спальню, чтобы ее случайно не увидел Александр, и бережно уложил в кровать. Беттина плакала громко, по‑детски, так, словно потеряла отца. Сейчас ей было еще тяжелей, чем в тот день, когда умер Джастин – ведь Айво ни на одну минуту не оставлял ее, он стал для нее как отец, лучше, чем отец, она всегда любила его, всегда, всегда.