Наступила и миновала годовщина нападения на Пирл‑Харбор, не отмеченная никакими беспорядками или волнениями. На Рождество, несмотря на военное положение, власти лагеря попытались создать в лагере более мирную атмосферу.

В праздничные вечера комендантский час был отменен – чтобы люди могли отправиться на танцы, навестить друзей. Число клубов в лагере поражало. Их посещали люди, которые пытались преодолеть горе, страх и беды.

Все они решили извлечь пользу даже из своего бедственного положения, и в большинстве случаев это им удавалось.

Хироко и Тами побывали на представлении кабуки[2], а Тадаси сопровождал Хироко и Тойо на кукольный спектакль бунраку[3]. Хироко и Тадаси вместе играли в оркестре, пели, но, несмотря на все усилия, Салли отказывалась присоединиться к ним.

– Нет. Какое мне дело до Рождества? – фыркнула Салли. Она лежала на кровати, когда Хироко зашла пригласить ее на концерт. – Какого черта ты встречаешься с этим Тадаси? Если он без ума от тебя, почему вы не поженитесь?

– По‑моему, это не твое дело, – холодно отозвалась Хироко. Ей надоело возиться с Салли – та грубила всем подряд, часто обижала Тами и спорила с матерью, приводя ее в бешенство. Несмотря ни на что, слова Салли задели Хироко.

Единственным, с кем Салли не спорила и кого даже любила, был Такео, ее отец. Для Салли он по‑прежнему был кумиром, а Такео обожал дочь.

– Оставь ее, – устало сказала Рэйко, и Хироко взяла с собой Тами. Они чудесно провели время, распевая «Тихую ночь» и «Рождественский гимн» – свои любимые песни, далеко разносящиеся в морозном горном воздухе. Летом в лагере было жарко и пыльно, а зимой озеро промерзало чуть ли не до дна.

Несмотря на неизбежные ограничения, ночь выдалась чудесной, и, проводив спутниц домой, Тадаси остался поболтать с ними. Салли сидела на стуле; и дулась. Увидев, как весело Тадаси беседует с ее родителями и Хироко, она тихо ускользнула в спальню, но этого никто не заметил. Хироко и Тадаси смеялись, вспоминая о танцах, на которых побывали вчера все служащие лазарета. Оркестр играл «Не покидай меня», и даже охранники не удержались и танцевали по очереди. В тот вечер они слушали много других знакомых и любимых мелодий – «Полная луна», «Нить жемчуга», «Радость», песни Глена Миллера.

Тадаси танцевал с Хироко только один раз – больная нога не позволяла ему большего, но потом Хироко пригласил дядя Так и один из врачей. В лагере осталось не так уж много достойных партнеров, но Хироко это не заботило. Ей нужен был только Питер, и все знакомые давно поняли – ее интересуют друзья, а не поклонники.

Когда Тадаси собрался уходить, Хироко вышла проводить его, и они немного посидели на крыльце, беседуя о Рождестве, Санта‑Клаусе и праздниках, которые видели еще детьми. Тадаси принес невысокую елочку, семейство Танака изготовило игрушки и украшения, но все равно это было не то, что настоящее, большое дерево с покупными гирляндами и сосульками.

– Когда‑нибудь, – с теплой улыбкой произнес Тадаси, уже собираясь уйти, – у нас снова появится все, что было прежде. – Казалось, он твердо верит своим словам.

Тойо восхищался елкой, нетвердо расхаживая вокруг нее, но, несмотря на его восторг. Рождество в этом году прошло еще тише. Хироко почти три года не получала вестей от родителей, ее брат погиб, Кен ушел в армию, а последнее письмо от Питера пришло еще в ноябре. Такое молчание всегда пугало Хироко – главным образом от неизвестности. Она не представляла, что с ним случилось – переводят ли их в другое место, ранен ли Питер, а может, и еще хуже… Она понимала, что, если с ним что‑нибудь случится, она узнает об этом далеко не сразу.