У меня была работа. В Блэкфрайерсе! Я сел на место Исайи, взял страницы у Алана Раста и постарался скрыть свою радость.

***

Воров вешают. В любом значимом городе имелась виселица, а в Лондоне несколько, хотя я видел единственную казнь через повешение в Смитфилде. Смертный приговор осуждённым с завязанными за спиной руками приводили в исполнение на телеге. Вокруг шеи ворам затягивали верёвки, а телегу тащили, так что они падали на фут или около того, дёргались и начинали танцевать в воздухе. Если у них были друзья, а констебли и палач стояли сзади, они могли умереть быстро, если эти друзья дёргали их вниз за лодыжки, но это никогда не встречало одобрения толпы, которая любила смотреть на судороги, танцующие в воздухе ноги и мочу, стекающую по босым ступням. Ноги у них почти всегда были босыми, пусть это и были воры, но всегда бедные.

— Богатые воры, — не единожды говорил мне брат, — не заканчивают жизнь на виселице. Они живут в Грейс-Инн или Мидл-Темпл  и носят чёрное.

Сэр Годфри любил брать нас на cмитфилдские повешения. Когда я был упрямым учеником в приходе святого Бенета, и мы шли гуськом, человек пятнадцать, все в сером, а сэр Годфри, в рясе священника, требовал освободить нам дорогу. Двигаться было легче благодаря Лютику, который распугивал толпу рыком.

— Вот какова судьба преступников — вещал сэр Годфри, когда мы пробирались вперед.  — Расплата за грехи!

Когда мочевой пузырь повешенного начинал опустошаться, он толкал нас вперёд.

— Ползи под ним, мальчик, ползи! Это ещё одно крещение!

Как и остальные, он верил, что крещение мочой умершего убережёт нас от похожей судьбы.

Если платой за грех была смерть через повешение, сэр Годфри без лишних терзаний удерживал нас от греха. Для проверки нашего умения изображать девичью походку он посылал нас фланировать по Чипсайду или другой оживлённой улице, соблазняя мужчин. Если дело происходило в Чипсайде, мы исчезали в тёмном даже в самый яркий летний день переулке Купера. Над переулком нависали дома, а потом он резко поворачивал прямо в грязный, зловонно пахнущий двор, где поджидали Лютик и Джордж Хэрроуби, младший учитель. По взмаху маленькой ладони мужчина следовал за соблазнительной улыбкой и оказывался в крепких объятьях Лютика.

— Чего тебе надо от моей сестрёнки? — ревел Лютик.

Мужчина пытался возмущаться, но когда тебя припирают к стене и сжимают горло пальцами-сосисками, возмущаться бесполезно. Некоторые нащупывали нож или даже шпагу, но Джордж Хэрроуби держал наготове кинжал.

— Тебе нравится вкус стали? — спрашивал он с крысиной усмешкой и прижимал острие кинжала к рёбрам жертвы.

Платили всегда.

— Ты хороший парень, — говорил нам Лютик.

Иногда тайком от Хэрроуби он совал нам монетку. 

— Спрячь её, парень.

Констебли знали, чем мы занимаемся, но сэр Годфри щедро платил им, и они не обращали на нас внимания.

Сначала я боялся прогуливаться по улицам Лондона в женской одежде, но потом научился получать от этого удовольствие. Быть девчонкой — совсем другое дело. Мужчина может прогуливаться по улицам Лондона, и никто его не заметит, если он не в кружевах, атласе, шёлке и без меча. А на девушку, даже одетую как служанка, смотрят всё время. Я всегда чувствовал оценивающие взгляды, иногда наглые, иногда скрытые, но постоянно. Мужчины подзывали нас.

— Иди сюда, милая, у меня есть кое-что для тебя!

Они смеялись, тискали нас.

Все молодые женщины, кроме знатных в сопровождении слуг, становились добычей для любого мужчины. Некоторых останавливал мой рост, другим он казался восхитительным. 

— Обними меня своими длинными ножками, киска! — говорили они.

А я одаривал их скромным взглядом, улыбкой и заводил в переулок, где скрывались Лютик и Хэрроуби.