— Его шляпу сдуло, — повторил Дик, беспокоясь, что остальные не восприняли его новости, — и он оказался лысым.

— Вчера было ветрено, — бодро отозвалась Маргарет.

— Он ещё не совсем лысый, — уточнил Дик, — но скоро полысеет.

— Votre frere est chauve, oui?  — спросила Мари.

— Он лысый, — ответил я, догадавшись. — А ещё умный, ублюдок. Нет, наверное, ублюдок как раз не он, а скорее я, потому что ни капли не похож на трёх своих братьев.

— Ты должна говорить по-английски, — с хмурым взглядом на Мари сказал Жирный Хэрольд, — как христианка.

— Я умею говорить по-английски, — ответила она, — и я христианка.

— Ты француженка, — сказал Хэрольд, — это ведь не то же самое, что христианка?

— Думаешь, Иисус не умер и за французов? — возразила ему Маргарет.

— Вряд ли, если у него была хотя бы капля здравого смысла.

— Я удивился, — продолжил Дик. — Его шляпу сдуло, и он оказался лысым!

— Как и многие другие мои знакомые, — добавила Маргарет, глядя на хмурого мужа.

Жирный Хэрольд был толстым, как боров, а его голова напоминала задницу младенца: бледную, голую и полную дерьма.

— Он ведь ещё не очень старый, да? — спросил Дик.

— Тридцать один, — ответил я.

— Ещё не старый. Мне сорок семь.

— Он в расцвете сил, — сказала Маргарет. — Смешай ещё эля с бренди, Хэрольд.

— Если он заплатит, — угрюмо буркнул Хэрольд.

— Я заплачу, — подтвердил я.

— Лысый! — повторил Дик, пытаясь оживить разговор, который, похоже, исчерпал себя, потому что в комнате наступила тишина, лишь свистел ветер, и в очаге потрескивали сосновые брёвна. Дик работал мусорщиком, одним из тех, кому приход оплачивал уборку улиц, и считал себя экспертом по пожарам, возможно, потому, что сжигали собранный мусор на поле Спиталфилд, и он постоянно отговаривал Хэрольда от использования сосновых дров.

— У тебя загорится дымоход, и тогда прощай дом, — любил говорить он, но Хэрольду дешёвая древесина нравилась не меньше, чем тепло.

Маргарет принесла мне вторую кружку эля с бренди.

— Вспомнила, я хотела тебе рассказать кое о чём — сегодня опять приходили перси.

— Только не это, — охнул я.

— Сегодня утром, — сказала она. — Бедный старый отец Лоуренс, они должны оставить его в покое. Он никому не причиняет вреда.

— Он чёртов католик, — сказал её муж.

— Он безобидный старикан,— произнесла Маргарет, — и я уверена, он любит королеву так же, как и все мы.

Я сомневался в этом, но решил промолчать.

— Я люблю королеву, — сказала Мэри.

— Храни её Господь, — вставил Дик, понимая, что если скажет что-нибудь плохое о королеве, Маргарет уж постарается, чтобы он больше никогда не выпивал в «Цыпленке».

— Они и в «Театре» побывали, — произнес Хэрольд.

— Королева? — переспросил Дик.

Никто не обратил на него внимания. Я повернулся и посмотрел на Хэрольда.

— Перси? В «Театре»?

— Я их видел. Видел их огромных лошадей во дворе.

Лорд Хансдон пообещал, что поговорит с персивантами и предостережёт их от повторных обысков в «Театре», но если Хэрольд прав, значит, они вернулись, когда мы репетировали в Блэкфрайерсе.

— Ты уверен? — спросил я.

— Конечно, ещё как, — подтвердил Хэрольд, наслаждаясь моим беспокойством.