— Город их не нанимал, — сказал я.

— Нет, конечно! Но они разделяют стремления городских властей. Никаких театров. И многие перси — пуритане, а пуритане считают врагом любого не согласного с ними. У перси не осталось священников, которых они могли бы пытать, и теперь они принялись за театры, убедив себя, что сражаются с грехом. Дай-ка посмотрю. — Он наклонился, чтобы покопаться в корзине, где держал книги и памфлеты, которые ещё не украли перси. — Вот! 

Он вытащил рваную книгу без обложки и показал титульный лист.

Я прочитал название вслух. «Трактат о вреде игры в кости, танцев, пьес, интермедий и других праздных развлечений».

— Её написал один житель Девоншира, — сказал отец Лоуренс, — некто по имени Джон Норсбрук. Однажды я с ним встречался. Очень энергичный проповедник. — Отец Лоуренс перелистнул страницы и нахмурился, словно что-то вспомнил. — Неприятный человек, крайне неприятный, но любил собак. Трудно не любить человека, который любит собак, верно? — Он усмехнулся, а затем нашёл нужную страницу. — Книга представляет собой диалог между юностью и старостью, — объяснил он. — Вот, Юность задаёт вопрос: «Вы выступаете также против тех мест, которые созданы и построены для пьес и интермедий, таких как «Театр» и «Занавес»?»

— «Театр!» — сказал я. — Он упомянул нас?

— Конечно, и вот что сказала про вас Старость: «Да, поскольку я убеждена, что для дьявола-искусителя эти места — самая подходящая школа и скорейший путь научить грязным страстям нечестивого распутства, и поэтому эти места с актёрами необходимо запретить, распустить и уничтожить».

Я засмеялся.

— И даже больше, — сказал отец Лоуренс. — «В их пьесах вы узнаете обо всех мерзостях. Вы узнаете, как обманывать, как играть блудниц, как добиться любви, как восхищаться, как предавать, льстить, лгать, ругаться, отрекаться, как очаровать блудниц, как убивать, как отравлять, как ослушаться и восстать против знати, как расточительно обращаться с богатством, испытывать вожделение, праздно жить, богохульствовать, петь непристойности о любви, говорить скабрезности, быть гордецом, как насмехаться, издеваться и высмеивать!» — Он снова засмеялся, явно наслаждаясь, и перевернул ещё две-три страницы. — Ох, а здесь Старость говорит о тебе!

— Обо мне?

— Конечно! Она осуждает тебя за то, что восстаешь «против природы»! — Он насмешливо посмотрел на меня. — Мужчины наряжаются, говорит она, «в женскую одежду, с лебедиными перьями на голове, в шелка и золотые ткани!». Ты носишь на голове лебединые перья, Ричард?

— Однажды носил гусиные.

— Какой ты плохой мальчик, — сказал он, бросая книгу обратно в корзину. — И персиванты, и члены городского совета — пуритане! Мы можем насмехаться над ними, но в их руках власть. Их число увеличивается. — Он закрыл глаза с расстроенным видом. — Церковь коррумпирована. Бог знает, что она коррумпирована, но всё же мы кормили голодных, одевали голых и заботились о больных. Мы делали добрые дела, молились о заблудших душах и давали утешение. Но теперь пуритане нас оскорбляют, называют дьявольскими созданиями и ненавидят. Они ненавидят даже себе подобных, других протестантов. И они закроют ваши театры, Ричард, лишат церкви той маленькой красоты и сделают мир серым.

— Пока нет, отче, — сказал я, — и пока они этого не сделали, я должен найти пьесы.

Он грустно посмотрел на меня.

— Надеюсь, ты найдёшь, — сказал он, — и думаю, ты правильно понял, куда их отнёс бедняга Саймон. 

Я уже рассказал ему о своих подозрениях, и очевидно, он обдумал мои слова.