Я уже рассказал ему о своих подозрениях, и очевидно, он обдумал мои слова. — Понятно, что мальчик побежал к сэру Годфри. Церковь Святого Бенета совсем рядом. Но с тех пор прошли почти сутки, Ричард. Думаешь, пьесы ещё  там?

— Нет, — ответил я.

— Тогда что ты сможешь сделать?

— Пойду туда, где их прячет сэр Годфри, — сказал я. — В то место, о котором все даже подумать боятся.

— А ты не побоишься?

— Мне придётся.

— И завтра ты пойдёшь туда?

— Пойду, отче.

Он закрыл глаза.

— Ради бога, Ричард, будь осторожней. Прошу, будь осторожней.

Потому что завтра я встречусь с Вашингтоном.

На следующее утро я сначала поехал в «Театр». Снег прекратился, и мир на рассвете предстал чудом белизны, ярким и сияющим, в ожидании, пока его запачкает греховное человечество. Плотник уже был в театре, судя по глубоким следам на свежем снегу. Он ремонтировал дверь артистической и неохотно посторонился, впуская меня. Внутри я обнаружил Иеремию, закутанного в самые толстые плащи труппы. Он сидел с огромным германским пистолетом на коленях.

— Это ты, — мрачно поздоровался он.

— Это я.

— Сегодня репетиции здесь?

— Нет, в Блэкфрайерсе. Я просто пришёл забрать кое-что. И я сказал пайщикам, что ты не мог остановить перси.

Он нахмурился. 

— Конечно, не мог, — дерзко заявил он. — Сам Господь всемогущий их бы не остановил. Они же чёртовы перси! И могут делать, что пожелают.

— Ты не мог их остановить, — вставил я, — потому что тебя здесь не было, но пайщики об этом не знают.

Он понял, что я солгал ради него и он не потеряет работу сторожа в «Театре». Благодарность была чужда Иеремии, но он прищурился и скорчил гримасу, которая, вероятно, изображала улыбку.

— Ты хороший парень, — скупо признал он.

— А в благодарность, — сказал я, — можешь одолжить мне пистолет.

— Пистолет?

— Одну из этих штук, — сказал я, кивая на оружие у него коленях.

Он опять нахмурился.

— Зачем тебе пистолет?

— Пугнуть кое-кого.

Он уже хотел возразить, но вспомнил, что я сделал ему одолжение, и кивнул.

— С конопляным семенем или пулей?

— С пулей.

— Ты должен быть осторожнее, парень. Убьёшь кого-нибудь, и тебя отправят танцевать на виселицу. Конопляное семя ничуть не хуже! Направишь в лицо мерзавцу и можешь превратить его глаза в желе.

— С пулей, — повторил я.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, парень. — Он поднялся на ноги. — Тебе нужен запасной порох? Запасные пули?

— Всего лишь одна пуля, — ответил я. Я посчитал, что мне не хватит времени для перезарядки, по правде говоря, я надеялся, что мне вообще не придётся использовать пистолет, но место, куда я шёл, было опасным, и одна пуля может спасти меня. Или сразить.

Пока Иеремия рылся наверху среди оружия, я переоделся, выбрав из висящих в артистической костюмов плотные льняные чулки, штаны и камзол. Вся одежда была из очень тёмной ткани, либо шерстяная, либо из саржевого хлопка. Рабочая одежда мастеровых для пьесы «Сон в летнюю ночь». Большинство мастеровых носили ботинки, но я выбрал высокие, крепкие сапоги из чёрной кожи. Я спрятал волосы под простой шерстяной берет, а потом позаимствовал толстый тёмный плащ с капюшоном и холщовый мешок, как у ремесленников для переноски инструментов. Моими инструментами были долото, кинжал и пистолет, заряженный Иеремией, самый маленький из его арсенала. 

— Держи его вертикально, — посоветовал он. — Я зарядил его должным образом и как следует забил пыж, но лучше держать его в вертикальном положении, чтобы ничего не выпало.