-  Ты на меня за что-нибудь обиделась? - спросил я.

    -  Нет, с чего ты взял, - ответила она. - Просто я устала и хочу спокойно полежать.

    -  Извини, не знал, - обиженно сказал я, - не буду тебе мешать.

    Она ничего на это не ответила и сразу повернулась ко мне спиной. Мне ничего другого не осталось, как сделать то же самое. Больше мы не разговаривали. Я, чтобы не морочить себе голову женскими капризами, начал обдумывать план нападения на резиденцию Погожина-Осташкевича, но долго не продержался и заснул. Однако разоспаться мне не дали, в шалаш заглянул посыльный и позвал ужинать.

    Пришлось вставать и опять выходить под дождь. Матильда последовала за мной и вела себя, как ни в чем не бывало. Мы присоединились к крестьянам, сидевшим вокруг котла с пшенной кашей, и приняли участие в общей трапезе. Ели, как заведено, из одного котла, по очереди черпая ложками. Разговоров за едой не возникало. Все проходило торжественно и очень чинно. Только когда с кашей было покончено, Николаевич пригласил нас к костру, где уже ждало несколько возрастных мужиков.

    Они нам молча поклонились, мы с Матильдой поклонились им в ответ и ждали, что будет дальше. Николаевич оглядел сельчан и, смущенно откашлявшись, сказал, что они посовещались между собой и решили на душегубство не идти. Я, кстати, уже ждал чего-то подобного. Уже во время ужина, чувствовалось, что крестьяне смущены и не смотрят нам в глаза.

    -  Ну, что же, - сказал я, - раз сход решил, то так тому и быть!

    Все томились, не зная, что делать дальше. Тут к костру осторожно подошел малорослый мужичок с задорной бороденкой, тот, что все время высовывался с репликами, встал вблизи, пытаясь понять, о чем идет речь. На него никто даже не посмотрел. Ему сказать было нечего, но очень хотелось удовлетворить гостей и хоть как-нибудь выслужиться, потому он негромко пробормотал:

    -  Мы что, мы как все. Всякая власть от Бога.

    -  Спасибо за хлеб-соль, - не глядя на крестьян, сказал я и поклонился обществу. - Если можно, то мы у вас тут погостим до вечера, а потом пойдем своей дорогой.

    -  Мы, что, - за всех ответил Николаевич, - мы люди мирные. Может, все и обойдется…

    Сказал он это зря, сглазил удачу. Не успели мы с Матильдой дойти до своего шалаша, как мимо пробежал оборванный парень с красным поцарапанным лицом. Вид у него был совершенно растерзанный, одна нога в лапте, другая босая.

    Мы остановились и наблюдали, что последует дальше. Парень подбежал к костру, возле которого еще оставались мужики и, начал что-то оживленно рассказывать, яростно помогая себе руками. Показывал он в сторону леса, откуда пришли мы, но говорил явно не о нас.

    Мужики слушали, застыв на месте, как соляные столбы. Никто не поднимал голов и парня не перебивал.

    -  Там что-то случилось, - сказала Матильда. - Пойдем, спросим?

    -  Погоди, - догадался я, - сюда идут или французы или барин, сейчас мужики сами скажут.

    -  Почему ты так думаешь? - спросила она.

    -  Элементарно, Ватсон, - мог бы ответить я, но объяснил проще. - Парень караульный, увидел чужих людей и прибежал с докладом. Пойдем в шалаш, пусть теперь они просят нас о помощи, а не мы их уговариваем.