— Но ведь это он позвонил исполнителям?

— Что с того? Преторианцы нам не нужны. Пусть катится.

Человек в черном плаще уселся на заднее сиденье, держа на руках плачущего навзрыд Постума, и машина умчалась. Ее никто не остановит до самого Палатина. Все знали, что черные машины принадлежат исполнителям желаний. Желаний Бенита.

Элий, сидя в маленькой таверне за столиком у окна, видел, как подъехала к храму Мира пурпурная «триера», как преторианские гвардейцы вытянулись в струнку на ступенях мраморной лестницы. Из авто вышел человек в блестящем плаще, держа на руках ребенка. Дождь лил, в его струях расплывались желтые огни зажженных раньше срока фонарей. И все виденное плыло перед глазами Элия — слезы застилали ему глаза. Постум! Он его видит наконец. Неужели настал час? Неужели?

— Выпьем, старик, — бормотал художник. — Выпьем. Знаешь, как трудно творить на краю пропасти? Ты знаешь, что мы на краю и готовы сорваться в бездну? Ты чувствуешь этот край?

— Я там был, — ответил Элий.

— Где?

— В пропасти.

— Ну и как там?

— Темно.

— И только-то? А тех, копошащихся во тьме и готовых явиться в наш мир, ты видел?

— Ты римский гражданин? — спросил Элий.

— Да, а что?

— Почему тогда не носишь тогу?

— Неудобно. В гроб меня в тоге положат. А так мне в тунике куда удобней. Как и всем.

— А я не могу надеть тогу. Даже сейчас. Я — перегрин. — Элий поднялся.

— Куда ты?

— Меня ждут на заседании Большого Совета.

— Ты же перегрин! Разве перегрины ходят на заседания Большого Совета? — хихикнул художник. — А впрочем… Тс-с…— Галл поднес палец к губам. — Я все знаю, перегрин. Желаю удачи.

Большой Совет собирался в Лютеции лишь в экстренных случаях и потому специального здания не было, заседания проводились в целле храма Мира, воздвигнутого после Второй Северной войны.

Элий вошел в храм, остановился. Бенит сидел в кресле, обряженный в пурпур. Члены Большого Совета, представители всех стран Содружества, расположились на мраморных сиденьях пониже. Все смотрели на Элия и ждали.

Он выкрикнул приветствие — его сиплый голос неестественно прозвучал под сводами. Элий не надел, как обычно, платок, и все могли видеть его изуродованную шею. Но сам он не видел лиц. Ничего не видел, кроме пустого курульного кресла. Император не прибыл. Как же так? Ведь он видел пурпурную «триеру» у храма и ребенка, которого несли на руках. Все было так ловко задумано.

— Где мой сын? — спросил он, поворачиваясь к Бениту.

— О ком это он? — Бенит состроил шутовскую гримасу.

— Я спрашиваю — где мой сын, где император?

— Постум Август остался в Риме, — сообщил Аспер, стоявший за креслом диктатора.

Элий пошатнулся.

Неужто он принял за Постума какого-то другого малыша? Так это была инсценировка, представление, рассчитанное на одного-единственного зрителя — Элия. Пасмурная погода, ливень, блестящий плащ. Бенит рассчитал, что Элий обманется, и он обманулся. Как гласит старая пословица — честный человек всегда простак.

— Мы должны установить, кто перед нами — истинно Элий или самозванец, — объявил председатель Большого Совета Бренн.

Адвокат Элия положил перед Бренном папку с бумагами.

— По предварительным данным и свидетельствам очевидцев этот человек действительно тот, кто прежде носил имя Гай Элий Мессий Деций, — заявил Бренн.