— Это не желание, а мелкотня. — Крул явно был разочарован. — А чего-нибудь другого нет?

Женщина вновь отерла виски — на этот раз платком.

— Допустим, с кем-нибудь поквитаться? Разве это не прекрасно — отомстить за унижения, за бедность, а? К примеру — Элию, за то, что он тебя уволил, — Крул улыбнулся, обнажая редкие зубы.

— Он не увольнял, — поспешно сказала Порция. — Я сама ушла.

— И все же… — Рот Крула растянулся еще шире.

Раньше подземным богам писали подобные просьбы на свинцовых табличках: «…свяжите, обвяжите, помешайте, опрокиньте…» Даже когда гладиаторы начали исполнять желания на арене, такие таблички продолжали изготовлять тайком. Хотя за них можно было на всю жизнь угодить в списки гладиаторских книг и лишиться права исполнения желаний. Но уж коли это право потеряно…

— Элий умер, — сказала Порция.

— А если бы он был жив? — Крул чуял добычу и не желал отступать.

— Не знаю. Мне кажется… Да, наверное… он поступил со мной некрасиво.

— Ага, уже теплее… Летиция должна за это ответить. Наверняка она тоже…

— Нет, нет, она ни при чем.

— А еще кому-нибудь тебе хочется отомстить, пожелать всяких бед? Неужели никому? — Одному человеку…

— Кому? — Крул плотоядно облизнулся.

— Секретарю Тиберию. Он такой подонок. Вот ему бы… — Порция сжала платок в кулаке, будто это была шея Тиберия. — Этот старый пердун теперь служит Летиции, а я…

— Так что должно случиться с Тиберием, крошка?

— Чтоб ему переломали ноги, — прошептала она с ненавистью.

— Замечательно! — Крул восторженно потер руки. — Ты меня не разочаровала, детка. Это просто замечательно. Загляни к нам через месяцок, может, для тебя и найдется работа.

Порция вышла из редакции со странным чувством гадливости и страха. Не надо было говорить о Тиберии. Но ведь она лишь высказала пожелание… это всего лишь слова. Все равно нехорошо. Сколько лет цензоры запрещали желать другому беды. Сколько лет приучали: думай, думай, прежде чем желать, думай, можно ли желать такое. А теперь нет цензоров и можно все. Мерзко, мерзко… Порции казалось, что она вся липкая, грязная с головы до ног. И она действительно была и липкой, и грязной — пот с нее так и лил.

Порция стояла в нерешительности у дверей. Может, вернуться и сказать, что она вовсе не желает зла Тиберию? Но она понимала, что ее возвращение уже ничего не изменит.

Днем Рим так и дышал жаром, как огромная раскаленная каменная печь, в которой плавились миллионы людей. После обильных дождей в городе было парно, как в бане. Фонтаны, и те текли ленивей обычного. И вода в них была теплая, неживая.

Ариетта расхаживала по своей квартирке нагая. Проходя мимо высокого зеркала аквилейского стекла, всякий раз бросала оценивающий взгляд. Красивая. Очень красивая. Она помнила, как Вер любовался ее телом. А вот Гимп не может. Жаль…

В этот раз Гимп ушел один. Ушел и почти сразу вернулся.

— Вот, гляди. — Гимп раскрыл ладонь. А на ладони лежал жук. Маленький такой черный жучок-чудачок с длинными усиками-антеннами. Прежде Ариетта никогда не видела таких жуков. — Открою тебе тайну, — прошептал Гимп ей на ухо. — Это — гений. Он вызвался мне помочь. Как и ты. У него свои счеты с ловцами. Гений этот особенный. Он может генерировать электромагнитные сигналы. Как передатчик. Приемник будет у тебя в сумке, настроенный на гениальную частоту. Когда меня схватят — ты кинешь этого жука за шиворот ловцу.