– Оружия нет, – подтвердил техник.

– Отлично, – сказал Веран. – Стало быть, вам удалось их уговорить там, в будущем. Я люблю хорошую работу, Корсон, вам это зачтется. Полагаю, в новобранцах уже взыграло честолюбие? Прикажите первой шеренге приблизиться. Скажите им, пусть снимут капюшоны, я хочу полюбоваться на физиономии этих болванов.

Весь лагерь, кроме часовых, собрался за спиной полковника. Корсон не без удовольствия отметил, что солдаты казались менее напряженными, чем когда он их увидел в первый раз, и не так напоминали живые автоматы. Несколько недель отдыха на Урии сделали свое дело. Не то чтобы дисциплина ослабела, но по почти неуловимым мелочам наметанный глаз Корсона видел, что люди Верана изменились. Какой‑то солдат стоял, засунув большие пальцы в карманы. Другой с невозмутимым видом посасывал короткую металлическую трубку. Корсон попытался отыскать по ошейникам личную охрану полковника. Он насчитал что‑то около дюжины человек.

Корсон произнес слово. Лишенное смысла. Первая шеренга двинулась вперед. Веран снова щелкнул пальцами. Линия защиты погасла, и двое солдат скатали часть провода. Казалось, полковник отбросил всякое недоверие, но Корсон знал изворотливый ум военачальника. Веран никого не пропустит в лагерь, не убедившись, что все в порядке. И, конечно, намерен лично заняться проверкой.

Первая шеренга шла вперед, вторая, чуть поотстав, следовала за ней. И третья, и четвертая – мягкие волны шуршащей ткани. Корсон выкрикнул приказ.

Он был уверен – никто в лагере Верана еще не понял, что это за новобранцы. Женщины были высокого роста, а просторные накидки скрывали их формы. По звуку его голоса первая шеренга одним движением откинула головы назад, и капюшоны упали.

Повисла полная тишина – ни шума шагов, ни шелеста материи, только где‑то вдалеке свист и храп спящего гиппрона.

В лагере сдавленно чихнули.

Или фыркнули. Затем кто‑то взвизгнул:

– Бабы! Одни бабы!

– Их две тысячи, – спокойно сказал Корсон. – Они сильны и послушны.

Веран и глазом не моргнул. Не повернул головы. Двигались лишь его глаза. Он всматривался в лица женщин. Потом перевел взгляд на Корсона.

– Сильны и послушны, – эхом повторил чей‑то голос.

В лагере началось движение. Задние проталкивались вперед. Шеи вытягивались. Глаза вылезали из орбит.

– Хорошо, – произнес Веран, не повышая голоса. – А теперь вы уведете их обратно.

Какой‑то безоружный солдат перескочил через провод, который с его стороны не убрали, и бросился к женщинам. Охранник Верана вскинул оружие, но полковник жестом остановил его. Корсон все понял и снова невольно восхитился самообладанием Верана. Полковник и виду не показал, что боится. Он ждал, что солдат угодит в ловушку и это образумит остальных.

Но ловушки не было – по крайней мере того, на что Веран рассчитывал, не случилось. Когда солдат был уже на половине расстояния, Корсон внятно, но тихо произнес слово‑ключ. В лагере его приказ не должны были принять за сигнал к атаке.

Первый ряд расстегнул накидки и сделал шаг вперед. Одежда соскользнула на землю. Больше на женщинах ничего не было. Они стояли в высокой траве, позолоченные солнцем. Волосы покрывали их плечи, а у некоторых даже грудь. Они почти не шевелились, размеренно и глубоко дыша, протягивая вверх ладонями руки, в которых ничего не было.

Глухое рычание прокатилось по лагерю Верана – не крик, не зов, а голодный многоголосый рык, похожий на шум кузнечных мехов, – одновременный выдох нескольких сотен легких.

Десятка два солдат кинулись вперед. Другие положили оружие и последовали за ними, но не так уверенно, словно не зная, бегут ли они за первыми, чтобы вернуть их, или сами боятся не успеть. Один из охранников Верана хотел стрелять, но сосед перехватил его руку.