|
.. Погодите, вот еще что он мне говорил... Он говорил: «Ульм нападал на меня все время: „Все же Судеты – это немецкая земля!“ А в Судетах, в Чехословакии, помимо того, что это чешская земля, – самые богатые в Европе залежи урана. Неужели тебе нужно, чтобы ваши сволочи имели свою бомбу?» Конечно, я сказала, что мне не нужна бомба... Ни наша, ни их... – Вы не обиделись, когда он сказал «ваши сволочи»? – А по вашему, Шпрингер и Тадден ангелы? – Значит, иногда вы слушаете транзистор, если знаете про Таддена и Шпрингера? – Да нет же... Все мои друзья мужчины говорят об этом – одни ругают, другие хвалят. Но мне Шпрингер не нравится, потому что у него слишком красивенькое лицо. – Кочев ничего не говорил вам, собирается он сразу же уходить в восточный сектор или у него остались какие то дела у нас? – Нет. Он мне ничего не сказал об этом. А, нет, погодите... Он сказал, что хочет зайти попрощаться с профессором... Я не помню его фамилию. Может быть, Пфейфер? Социолог. Ульм у него занимается. А потом сказал: «Если хотите, берите ваших друзей, и вечером, на прощание, перед отъездом, все выпьем пива. У вас, – он добавил, – пиво лучше нашего, я здесь все время пью пиво». – А куда он вас пригласил? – Берг замер и чуть подался вперед. – Не помните? – Не помню. – Но он называл вам вайнштубе или вы просто забыли сейчас? – Не помню, господин добрый прокурор... Ага! Я – гений! Все говорят, что я дура, а я – гений! «Ам Кругдорф»! Он еще говорил, что «круг» пришло к ним от нас. У русских казаки собирались «на круг» после войны с нами... Не этой, а какой то другой, когда казаки брали Берлин... – Урсула, – сказал Берг, – я прошу вас никому не говорить об этом... Вы не должны никому говорить о последней встрече с Кочевым. Иначе наши сволочи могут сыграть с вами злую шутку. Если хотите, я заставлю вас подписать официальную бумагу о неразглашении тайны. Хотите? Или удержитесь? – Нет, – Урсула рассмеялась, – я не удержусь. Я очень люблю расписываться, давайте я распишусь, господин прокурор. 7 – Профессор Пфейфер, здравствуйте, это прокурор Берг. Мне необходимо увидеться с вами. – По поводу Кочева, я понимаю. К вашим услугам, господин прокурор. Когда бы вы хотели видеть меня? – Я готов принять вас в любое время. Сейчас свободны? – Сейчас? Как долго вы меня задержите? – Как пойдет разговор. – Минут тридцать? Час? У меня лекция в тринадцать сорок. – Я жду вас. Мы уложимся, я думаю. Постараемся, во всяком случае. Профессор Пфейфер был маленький лысый бровастый человек, который, казалось, скреплен шарнирами; он не мог сидеть спокойно на месте, словно собственное тело мешало ему и он не знал, какую же позу принять: то он выбрасывал вперед маленькие толстые ножки, то поджимал их; раздувал ноздри, двигал крючковатым носом и беспрерывно поправлял манжеты, вздымая при этом коротенькие ручки над головой, словно мусульманин во время намаза. – Нет, нет, о времени, а тем более о точном времени не спрашивайте меня, господин прокурор! Я не в ладах с точностью из за того, что сам слишком точен. Если я не уверен в абсолютной истинности даты, часа, диаграммы, я не посмею вам ответить – это значит обречь себя на терзания. Я буду беситься, что сказал неверно, и это может нарушить цепь ваших рассуждений. Это было вечером – с такой формулировкой я соглашусь. Он пришел ко мне, когда уже начинало темнеть. |
