Он руку к сердцу приложил,

         И трепет замиравших жил

         Ему неясно возвестил,

         Что в буйном сердце мертвеца

         Кипели страсти до конца,

         Что блеск печальный этих глаз

         Гораздо прежде их погас!..

         Уж время шло к закату дня,

         И сел Арсений на коня,

         Стальные шпоры он в бока

         Ему вонзил – и в два прыжка

         От места битвы роковой

         Он был далеко. – Пеленой

         Широкою за ним луга

         Тянулись: яркие снега

         При свете косвенных лучей

         Сверкали тысячью огней.

         Пред ним стеной знакомый лес

         Чернеет на краю небес;

         Под сень дерев въезжает он:

         Всё тихо, всюду мертвый сон,

         Лишь иногда с седого пня,

         Послыша близкий храп коня,

         Тяжелый ворон, царь степной,

         Слетит и сядет на другой,

         Свой кровожадный чистя клёв

         О сучья жесткие дерёв;

         Лишь отдаленный вой волков,

         Бегущих жадною толпой

         На место битвы роковой,

         Терялся в тишине степей…

         Сыпучий иней вкруг ветвей

         Берез и сосен над путем

         Прозрачным свившихся шатром

         Висел косматой бахромой;

         И часто шапкой иль рукой

         Когда за них он задевал,

         Прах серебристый осыпал

         Его лицо… и быстро он

         Скакал в раздумье погружен.

         Измучил непривычный бег

         Его коня – в глубокий снег

         Он вязнет часто… труден путь!

         Как печь, его дымится грудь,

         От нетерпенья седока

         В крови и пене все бока.

         Но близко, близко… вот и дом

         На берегу Днепра крутом

         Пред ним встает из-за горы;

         Заборы, избы и дворы

         Приветливо между собой

         Теснятся пестрою толпой,

         Лишь дом боярский между них

         Как призрак, сумрачен и тих!.