|
— Она? — Малыш засмеялся. — Она просто ничто. — Нам нельзя здесь оставаться, — сказала Роз. — А как было бы хорошо. — Она посмотрела вокруг: на плохую подделку офорта «Победа» Ван Тромпа, на три железные кровати, два зеркала, единственный комод, пучки светло-розовых цветов на обоях, как будто здесь она чувствовала себя безопаснее, чем на улице, в этот ветреный летний вечер. — У нас красивая комната. — Она желала бы разделить ее с ним, пока у него не будет домашнего очага для них обоих. — Хотела бы ты уйти с этого места? — От Сноу? Ну нет, это хорошее место. Я не хотела бы служить нигде, кроме как у Сноу. — А если ты выйдешь за меня замуж? — Нам слишком мало лет. — Это можно устроить. Есть кое-какие способы. — Он отпустил ее руку и принял беспечный вид. — Если бы ты захотела. Я ничего не имею против. — Я-то хотела бы. Но нам ни за что не разрешат. — В церкви нельзя, — беззаботно объяснил он. — Во всяком случае, сначала. Там могут быть затруднения. Ты боишься? — Нет, не боюсь. Но разве нам разрешат? — Мой адвокат как-нибудь устроит. — А у тебя есть адвокат? — Конечно, есть. — Это звучит... важно... как будто ты уже взрослый. — Мужчина не может вести свои дела без адвоката. Она сказала: — Я никогда не думала, что это будет здесь. — Что? — Что мне сделают предложение здесь. Я думала... в кино или, может быть, вечером на набережной. Но так лучше, — добавила она, переводя взгляд с «Победы» Ван Тромпа на оба зеркала. Она отошла от стены и подняла к нему лицо; он знал, чего она от него ожидает, и с легким отвращением посмотрел на ее полуоткрытый рот. Суббота, одиннадцать часов вечера, извечные забавы... Он прижал свои твердые пуританские губы к ее губам и опять ощутил сладковатый запах человеческой кожи. Он предпочел бы вкус пудры Коти, или несмывающейся губной помады, или другой косметики. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, увидел, что она, как слепая девушка, ждет новой милостыни. Его поразило, что она не способна заметить его отвращение. — Ты знаешь, что это значит? — спросила она. — Что? — Это значит, что я никогда не предам тебя, никогда, никогда, никогда. Она принадлежала ему, как комната или стул; Малыш заставил себя улыбнуться ее растерянному, как у слепой, личику; он улыбнулся смущенно, с неясным чувством стыда. 5 Все обошлось как нельзя лучше — материалы дознания даже не попали на газетные стенды, никого не допрашивали. Малыш возвращался пешком вместе с Дэллоу, он мог бы чувствовать себя победителем. — Хорошо, что Кьюбит не знает, как все было, он не очень-то надежный, — заметил Малыш. — А Кьюбит ничего и не узнает. Друитт пикнуть побоится, а я, как тебе известно, не из болтливых, Пинки. — Мне все кажется, Дэллоу, что за нами следят. Дэллоу осмотрелся. — Никого. Я знаю в Брайтоне каждого шпика. — Женщины не видно? — Нет. На кого это ты думаешь? — Сам не знаю. Вдоль края тротуара двигались слепые музыканты. В ярком свете дня они шаркали подошвами, нащупывая дорогу, лица у них покрылись испариной. |
