|
Его собственные нервы онемели от отвращения — он не хотел ничьих прикосновений, никаких приступов откровенности, он воздерживался от близости как можно дольше, хотя и шел уже по острию ножа. — Пойдемте-ка. Потанцуем, — предложил он. Они медленно закружились по залу... Беда если осрамишься перед опытной красоткой, но осрамиться перед этой желторотой, этой невинной девчонкой, которая носит тарелки у Сноу, перед маленькой шестнадцатилетней сучкой... — Спайси вас так ценил, — сказала Сильвия. — Выйдем-ка и пройдемся к машинам, — предложил Малыш. — Не могу, ведь Спайси только вчера умер. Они постояли, аплодируя, и танец начался снова. В баре трещал шейкер; к окну над огромным барабаном и саксофоном прижимались листья маленького деревца. — Люблю деревню. Я здесь становлюсь романтичной. А вы любите деревню? — Нет. — Здесь ведь настоящая деревня. Только что видела тут курицу. Вы подумайте, в коктейль с джином здесь кладут яйца от собственных кур. — Пойдемте к машинам. — Я вообще-то не прочь. Ох, черт, это было бы очень мило. Но не могу я, ведь бедняга Спайси... — Ну так вы ведь и цветы послали, и поплакали... — Глаза у меня — просто кошмар. — Ну, что же вы еще можете сделать? — Это разбило мне сердце. Бедный Спайси, так уйти из жизни! — Понятно... Я видел ваш венок. — Какой все-таки ужас! Мы тут с вами танцуем, а он... — Пойдемте к машинам. — Бедный Спайси. Но, говоря все это, она шла впереди него, и он со смущением заметил, что она даже побежала, буквально перебежала через освещенный угол бывшего скотного двора, по направлению к темной стоянке автомашин, навстречу этим забавам. «Через три минуты я все узнаю», — подумал он, чувствуя, что в нем поднимается тошнота. — Которая ваша машина? — спросила Сильвия. — Вон тот «моррис». — Не подойдет, — сказала Сильвия. Она ринулась к шеренге автомобилей. — Вот этот «форд». — Рывком отворив дверцу, она воскликнула: — Ой, простите! — и быстро захлопнула ее, затем забралась на заднее сиденье соседней машины и уселась там, ожидая его. — Ой, — тихо и с чувством произнес ее голос в сумраке машины, — как мне нравится «ланчия»! Он остановился у дверки, темнота между ним и ее миловидным, невыразительным лицом рассеивалась. Юбка ее задралась выше колен, она ждала его со щедрой покорностью. Перед ним вихрем пронеслись его беспредельные честолюбивые мечты, заслоненные этим отвратительным, низменным актом: номер в «Космополитене», золотая зажигалка, стулья, украшенные коронами в честь иностранки по имени Евгения. Хейл появился в его сознании и тут же исчез, будто камень, брошенный со скалы; сам он стоял в начале длинного коридора с натертым паркетом; вдруг появилась толпа влиятельных лиц, раздались приветственные крики, мистер Коллеони, отступая назад, кланялся ему, как рассыльный из универмага, за ним виднелась целая армия бритв — триумф победителя! На скаковой дорожке перед финишем забарабанили копыта, а по радио объявили имя лошади, выигравшей заезд; грянула музыка. Грудь его заныла от жажды овладеть всем миром. — Ты что, не можешь, что ли? — спросила Сильвия. А он со страхом и смятением думал: «Какой же следующий ход?» — Быстро! — сказала Сильвия. — Пока нас тут не увидели. |
