|
Приятно стоять за правое дело, приятно быть во всем человеком... Поди-ка и притащи мой чемодан, а я пока добуду комнату. Коркери зарделся. — Платим пополам, — сказал он. — Это за счет Черного Мальчика, — широко улыбнулась ему Айда. — Мужчины любят... — неуверенно пробормотал Коркери. — Поверь мне, я знаю, что любят мужчины. — Пирожное, мягкая кушетка, вычурная мебель были как любовный напиток, подлитый ей в чай. Ее охватило вожделение и вакхический порыв. В каждом слове, произнесенном кем-нибудь из них, она улавливала лишь определенный смысл. Коркери густо покраснел и еще больше смутился. — Мужчина всегда испытывает... — Он был обескуражен ее безудержным весельем. — Кому ты рассказываешь? — повторяла она. — Кому ты рассказываешь? Когда Коркери ушел, Айда стала готовиться к празднеству, все еще ощущая во рту вкус сладкого пирожного. Мысль о Фреде Хейли отступила назад, как фигура на платформе, когда поезд отходит от станции. Хейл принадлежал к тем, кто оставался: поднятая на прощанье рука только усиливает остроту новых волнующих приключений. Новых... и в то же время беспредельно старых... Опытным взглядом оглядела она просторную, обитую атласом спальню, словно располагающую к наслаждению, трюмо, шкаф, огромная кровать. Она непринужденно уселась на нее, в то время как рядом стоял рассыльный, ожидая распоряжений. — Ну и пружины! — воскликнула она. — Ну и пружины! Айда еще долго сидела на кровати после его ухода, планируя вечернее празднество. Если бы кто-нибудь сказал ей тогда: «Фред Хейл», — она с трудом узнала бы это имя; в тот момент она была увлечена совсем другим делом — а Фредом пока что пусть занимается полиция. Потом она медленно встала и начала раздеваться. Она никогда не любила надевать на себя много вещей — почти моментально она нагою предстала перед трюмо: тело крепкое, хоть и полноватое, в общем то, что надо. Она стояла на мягком, пушистом ковре, окруженная золочеными рамами и красными бархатными портьерами, в голове ее возникали десятки избитых банальных фраз: «Ночь любви», «Живешь только однажды» и тому подобное. Для Айды страстные слова были все равно что взгляд в стереоскоп. Она сосала шоколадную конфетку и улыбалась, пухлые пальцы на ее ногах нетерпеливо зарывались в ковер, она ожидала Коркери — вся она была большим, роскошным, цветущим сюрпризом. А за окном начинался отлив, море шуршало по гальке; отступая, оно оставило на берегу сапог, кусок ржавого железа, и тот же старик, согнувшись, выискивал что-то среди камней. Солнце опускалось за дома Хоува, наступали сумерки, тень Коркери, медленно бредущего с чемоданами из «Бельведера» — он экономил на такси, — удлинилась. Резко крича, чайка метнулась вниз к мертвому крабу, которого волны колотили о железные сваи мола. Был час надвигающейся темноты, вечернего тумана над проливом, был час любви. Малыш закрыл за собой дверь, и, обернувшись, увидел глядевшие на него с веселым интересом лица. — Ну как? — спросил Кьюбит. — Все улажено? — Конечно, — ответил Малыш, — уж если я чего-нибудь захочу... — Голос его неуверенно дрогнул. На умывальнике стояло полдюжины бутылок, в комнате пахло застоявшимся пивом. — Чего-нибудь захочешь, — подхватил Кьюбит, — это здорово... — Он открыл новую бутылку; в теплой, душной комнате пена поднялась мгновенно и расплескалась по мраморной доске. — Что это вы тут вытворяете? — спросил Малыш. |
