Они ещё не оправились от страха, растирают кровь и слёзы по лицу. Наиболее смышлёный из них говорит: «В Вешкайме мы учимся на шофёров от военкомата. Сами из Годяйкино. Какие были деньги — отдали, не этим, а другим, они раньше приходили».

Появились ревизоры, строгие, крепкие на вид мужики, в форменных фуражках. Они не удивляются происшествию. Говорят, что на других направлениях положение ещё хуже. Мы пошли по вагонам. В третьем вагоне нашли нападавших. Парни пили вино и отчаянно дымили сигаретами.

Я тогда считал, что пойманный за руку преступник должен немедленно сознаться в содеянном, испытывать угрызения совести. Оказывается, уличить негодяя труднее, чем поймать. Хулиганы, называю их так условно, обнаглели. — Да он всё выдумывает! — заявляет один. — Ничего не было! — уверяет другой.

Приходится идти за свидетелями, потому что сами потерпевшие сошли в Вешкайме. Возвращаюсь в свой вагон. И дед, и здоровый дядька в свидетели пойти отказались. Я, конечно, расстроился. Но вот поднялась с места девушка и решительно тряхнула кудряшками.

— Я пойду… Я всё видела.

Вместе с милиционером, который сел в поезд в Вешкайме и помог мне задержать лихих парней, мы их сдали в отделение милиции на железнодорожном вокзале в Ульяновске. Машина правосудия была запущена, оставалось ждать результатов её работы.

На следующий день я отчитался перед редактором за командировку, отдал уже готовый материал о случае в пригородном поезде и был свободен от текучки.

И вдруг на моём столе задребезжал телефон. Звонила директор педагогического училища, приглашала приехать в гости, разобраться.

— Извините, — ответил я. — Разбираться в этом деле будет прокуратура, поскольку пострадавшие несовершеннолетние.

— Ужас! Ужас! Ужас!

Потом позвонила секретарь районного комитета комсомола, потом кто-то из обкома партии. Потом позвонил…

Огромное количество людей, готовых помочь «хорошим мальчикам», вызвали у меня невесёлые мысли. «Чёрт меня дёрнул, — говорил я себе, — сдавать их в милицию! Надо было выбросить их из вагона!..»

Выяснилось, что наказать даже за очевидное, не требующее доказательств, зло не так-то просто. После опубликования статьи многие журналисты говорили мне, что я совершил глупость. Пустяшная статья о политучёбе стоила столько же, сколько мое расследование.

Мелочи жизни

В 1973 году Ульяновск был тихим провинциальным городом, во всяком случае, казался таким, хотя его население приближалось к шестистам тысячам. Географической его особенностью является то, что он вытянут с севера на юг и с востока на запад почти на тридцать километров. Если добавить к этому огромное зеркало водохранилища, то число жителей на каждый квадратный километр было незначительно по сравнению с другими городами. Север города, Заволжье, Тути, центр, за исключением нескольких улиц, были застроены домами с низкой этажностью. Город состоял как бы из рабочих посёлков, сконцентрированных возле заводов: Нижняя терраса — машиностроительный завод, Верхняя терраса — «Комета», «Марс», Киндяковка — моторный завод, кондитерская фабрика, обувная, мебельный комбинат. Засвияжье было сконцентрировано возле УЗТС, автозавода, радиолампового и механического заводов, многочисленных строительных организаций. Люди, проживая в своих микрорайонах, работали на ближайших заводах и центр города посещали редко. Поэтому он не был таким многолюдным как сейчас.

Тогда на лавочках сквера по улице Гончарова по утрам посиживали степенные граждане с газетами в руках. Но это не были любители политического самообразования. В газетах они прятали чинарики аптечного производства: огуречный рассол, одеколон «Шипр», настойку боярышника.