Обычно такой городок состоит из отеля, молитвенного дома, банка, автомастерской, кафе, кегельбана и десятка коттеджей. Большинство покупателей и клиентов живут разбросанно в округе. Все строения стоят вдоль единственной улицы, а вернее — посыпанной гравием проезжей дороги. Лавки размещены в одноэтажных деревянных зданиях с навесами над фасадом для защиты от солнца. Коттеджи, банк и молитвенный дом сколочены из досок и крыты железом. Только одно строение претендует на большую роскошь — отель с кафельными стенами и затейливыми чугунными решетками балконов. В действительности эти отели не что иное, как пивные, вроде тех, с которыми я познакомился в Сиднее. Откуда столь пышное название? Очень просто: власти, борясь с недостатком гостиничных номеров, выдают разрешение на продажу напитков лишь тем кабатчикам, которые обязуются одновременно держать гостиницу. Но этим проблема не решена: большинство владельцев пивных совершенно запустили свои гостиничные пристройки и всячески отпугивают постояльцев. Доход от отеля все равно не идет ни в какое сравнение с выручкой от продажи пива. Вот почему номера выглядят очень жалко, всю мебель, как правило, составляют продавленная кровать, комод с кувшином и тазом, дешевый стул. Под потолком висит голая лампочка. Где-нибудь в конце коридора находится общий туалет и душевая, обслуживающего персонала нет. Если нужно такси — ищите сами; женщина с тяжелым багажом вынуждена уповать на помощь какого-нибудь мускулистого постояльца. К тому же часто в номере стоит несколько кроватей, и постояльцу нельзя рассчитывать на спокойное существование, потому что хозяин в любой момент способен без предупреждения вселить к нему новых клиентов.

Если число жителей превышает тысячу, в городке непременно найдется еще ипподром, кинотеатр, площадка для игры в крокет (любимое занятие пожилых дам) и памятник: заржавленная фигура солдата, или крест, или улыбающаяся богиня победы на каменном цоколе с перечнем воинов, павших в бурской и двух мировых войнах. Жилые дома такие же, как в самых маленьких городишках; разница только количественная, здесь больше улиц, и они длиннее. Унылое впечатление подчеркивается расположенными на видном месте кладбищами без единого дерева. На могилах — цементная плита или крест; ни цветов, ни дерна нет. Конечно, кладбища предназначены скорее для мертвых, чем для живых. И все-таки их запущенный вид не может не огорчать.

…Дорога вступила в густой лес, населенные пункты стали еще реже. Лес состоял из эвкалиптов, но здесь их для разнообразия называли карри и джарра. Мы остановились у могучего дерева и, взявшись за руки, вчетвером еле-еле смогли обхватить его. Прямой голый внизу ствол оставляет много места для пышного подлеска, ветви которого нависают над дорогой. Мы ехали под двойным зеленым сводом, было сумеречно и сыро, как в туннеле. Казалось, вот-вот появятся между деревьями тролли, гномы и эльфы… Но тут я вспомнил, что эти нежные создания не перенесли долгого плавания из Англии. (Кроме шуток: переселенцы оставили на родине все сказки и народные предания.) Лишь иногда в просвет сверху проглядывало небо — там, где погибли «окольцованные» деревья. Сдирание колец коры — обычный в Австралии способ сводить лес для расчистки пастбища. Таким образом поселенец освобождается от необходимости заниматься валкой, но эти мертвые леса-привидения никак не назовешь красивыми. Кое-где встречались блокгаузы, вроде тех, которые в прошлом веке строили американские пионеры «дикого запада». По соседству с блокгаузами можно было увидеть полуголых чумазых мужчин, занятых палом.