Забастовщикам и впрямь скоро стало тяжело. Запасы оловянной руды истощались, не одна семья познала голод. В лагере, где жили забастовщики, распространились из-за плохого быта всякие болезни. Несколько человек нашли месторождения золота и вольфрама, но есть закон, запрещающий аборигенам владеть землей и недрами, и заявки на месторождения были поданы белыми. Я умолял управление сделать что-нибудь для бедняг, но, хотя оно обязано помогать всем нуждающимся аборигенам, тут про закон забыли! Я писал в правительство, влиятельным деятелям, в разные общества и получал только уклончивые ответы — если мне вообще отвечали. Все явно сговорились принудить строптивых аборигенов вернуться на работу — иначе не исключено, что и в других частях страны последуют их примеру.

Однажды из Перта приехал по собственному почину один видный церковный деятель. Он хотел сам ознакомиться с положением. Я отвез его в лагерь бастующих, там уже несколько человек умерли от истощения. Вдруг появляется полицейский — он явно все время следил за нами — и забирает священника, меня и двоих аборигенов, сидевших в моей машине. Власти откопали еще несколько позабытых законов: запрещение белым посещать лагеря аборигенов и без особого разрешения перевозить «цветных» с одного места на другое. Священника приговорили к штрафу — десять фунтов. А мне дали три месяца тюрьмы, ведь я теперь считался рецидивистом. Аборигенов, которых я подвез, тоже бросили в тюрьму. Мы обратились в верховный суд. Священника освободили, а мне пришлось отсидеть срок. Когда я вышел на волю, за мной следили так строго, что я ничего не мог сделать для забастовщиков. По истечении года некоторые из них сдались, возвратились на работу. Правда, им обещали повысить жалованье, как они требовали. Постепенно и другие последовали их примеру, и еще через год на месторождениях оставалась лишь горстка людей. Фактически забастовка кончилась.

Маклеод сделал паузу. Встав со стула, он пересел на кровать; очень разумный шаг, если учесть, что стул угрожающе скрипел под его тяжестью. Я пытался представить себе, каково жилось обитателям лагеря забастовщиков, но Маклеод прервал мои размышления:

— Я уже оставил все надежды чего-либо добиться для аборигенов, но тут положение изменилось. Арест священника встревожил церковные круги, они поняли, что нужна какая-то перемена. Конечно, забастовки их не устраивали, и они стали требовать отмены или пересмотра устаревших законов. Ко всеобщему удивлению, сторонники реформ победили в парламенте в конце 1949 года. Как только я узнал, что могу жить среди аборигенов, не опасаясь тюрьмы, я начал обучать немногих оставшихся на разработках, как лучше добывать олово и другие металлы.

Сначала нас было человек двадцать пять, через год стало двести, а в 1951 году уже четыреста. Шли к нам главным образом бывшие забастовщики с семьями, потом стали приходить другие. В конце концов из восьмисот аборигенов района шестьсот шестьдесят три стали членами нашей группы. Чтобы получить законное право вести переговоры от их имени, я организовал паевое товарищество. Все решения принимались после общего обсуждения голосованием, правление в составе четырех человек проводило их в жизнь. Жалованья не платили никому, но все рабочие и их семьи получали здоровую сытную пищу, бесплатное медицинское обслуживание, два раза в год выдавалась новая одежда.