|
Мой метод, как я вам уже сказал, – не торопиться с выводами. Наличие этого меню на месте убийства доказывает, по моему мнению, что убийца жил в пансионе. Более того! Я попытался сегодня утром, в непогоду – она все еще бушует, – восстановить действия преступника. Представьте себе, что руки у вас мокрые от дождя и что вы должны выстрелить метко. Что же вы делаете? Вы берете платок, вытираете себе пальцы… Вытаскивая платок, убийца роняет… – Понял, – вздохнул Мегрэ, уже второй раз за это утро раскуривая трубку. – Вы успели истолковать цифры, записанные на обороте меню. – Нет еще, должен признаться. Кто то, находившийся здесь позавчера вечером, сделал эту запись на меню. Я прочел, тут написано карандашом: «79х140», а пониже: «160x80». Сначала мне пришло в голову, что записи сделаны во время какой нибудь игры, но потом я отбросил эту версию. Я подумал было, что речь идет о времени отхода поезда или парохода, но и от этого объяснения отказался. Тут загадка еще не разгадана, но тем не менее ясно, что убийца – один из гостей пансиона. Вот почему я собрал всех в столовой под надзором полицейского инспектора. Но прежде всего, поскольку позавчера вечером вы находились здесь, я хотел бы задать вам следующий вопрос: не заметили ли вы, чтобы кто нибудь писал карандашом на обороте меню? Нет, Мегрэ ничего подобного не заметил. Насколько он помнил, супруги Моссле играли в шашки за круглым столиком в гостиной, но где находились остальные – он не мог сказать. Сам он читал журнал и рано лег спать. – Я думаю, – заявил комиссар полиции, довольный произведенным эффектом, – что теперь мы можем приступить к допросу каждого в отдельности. Мегрэ, которого одолевала жажда, продолжал мучительно вспоминать ускользнувшее слово. Он вздохнул: – Пусть сначала мне принесут попить, если не возражаете. Он приотворил дверь и увидел госпожу Мегрэ, чинно восседавшую вместе со всеми остальными. В тусклом свете пасмурного дня гостиная напоминала приемную провинциального зубного врача: полузадернутые шторы, озабоченные лица, поджатые под сиденье ноги и осторожные, недоверчивые взгляды, которыми украдкой обменивались сидящие. Г жа Мегрэ могла бы, конечно, уклониться от этой повинности. Но таков уж был ее характер: делать то же, что другие, терпеливо стоять в очереди. Захватив свое вязание, она беззвучно шевелила губами, считая петли. Из учтивости комиссар полиции вызвал ее первой, извинившись, что снова ее беспокоит. Он показал ей меню, не пытаясь поймать на каверзных вопросах. – Это вам ничего не напоминает? Г жа Мегрэ бросила взгляд на мужа, отрицательно покачала головой, потом снова прочла цифры, нахмурила брови, как человек, не решающийся высказать нелепую догадку. – Нет, ровно ничего не напоминает! – сказала она наконец. – Вы не заметили позавчера вечером, чтобы кто нибудь писал на меню? – Видите ли, я, как обычно, вязала и потому совсем не смотрела на то, что делалось вокруг меня. Говоря так, она в то же время сделала незаметный знак мужу. Мегрэ понял, что у жены есть еще какие то дополнительные соображения, но она предпочитает высказать их ему наедине, однако громко спросил: – Ну, что ты хочешь сказать? Это ее обидело. Она всегда боялась совершить бестактность. Покраснев и смутившись, она пыталась найти нужные слова, все время извиняясь: – Я, право, не знаю… Вы уж простите меня… Может быть, я ошибаюсь… Но, увидев эти цифры, я сразу вспомнила… Глядя на нее, муж вздохнул и подумал, что она всегда такой и останется, смиренной до слез! – Вы, конечно, будете смеяться надо мной… Метр сорок – это обычная ширина ткани. И восемьдесят сантиметров тоже. А первая цифра, семьдесят девять, соответствует длине юбки… Увидев искорки в глазах Мегрэ, она почувствовала гордость и продолжала увереннее: – Первые две цифры – семьдесят девять на сто сорок – это как раз отрез шерсти, который требуется на юбку. |
